улиц; деревья помогали деревьям, люди помогали людям. Если это дерево может жить, оторвав свои корни от дикого леса, то и я справлюсь. На следующий день я прошла двадцать километров на лыжах по своей любимой тропе, оставив Робин и Билла позади, словно доказывая, что я сильнее рака. Я миновала вырубку, где высаженные сосны прибавили метр по сравнению с прошлым годом, и поблагодарила деревья на ее краю за помощь саженцам.

«Мне нужна ваша помощь. Мне нужно выздороветь», – сказала я на верху тропы, там, где они стояли плотно и неподвижно.

Я скользила мимо них, надо мной нависали ветви, некоторые касались моей руки. На следующий день я едва одолела километровый круг, мое тело превратилось в мешок с мокрым цементом. Я рухнула на диван; Билл следил, как я себя чувствую. Он был режиссером, блестящим творцом, но сейчас находился в простое и приехал помогать мне. Терпеливо сидел со мной. Ни лишних разговоров, ни суеты – просто был рядом.

Через неделю, когда лекарства проникли в мои клетки, я снова встала на лыжи, наращивая дистанцию до двух, пяти, затем десяти километров, а Билл следовал за мной, чтобы убедиться, что я в порядке.

– Посмотри на мой пируэт, – сказала Нава, поднимаясь на носки и вытягивая руку над головой.

Я поддерживала дочь за руку, а она крутилась, как волчок. Ханна надела сверкающие черно-золотые кроссовки, которые ей подарила бабушка Джун, и проделала несколько элементов из брейка. Я попробовала сделать шаг, но ноги окаменели. Во время выступления – танцы с прекрасной хореографией, идеально натренированные тела – я со слезами следила исключительно за ними, не видя никого больше.

Я рассчитывала закончить химиотерапию ко Дню матери, когда должен состояться их грандиозный финальный концерт, ежегодное весеннее шоу, однако во время второго вливания доктор Малпасс показал рентгеновский снимок моей грудной клетки. Опытнейшая медсестра Шерил в униформе в цветочек обеспокоенно смотрела на экран, пока ее коллега Аннет обходила пациентов, подключенных к капельницам, и, касаясь руки, спрашивала, как они себя чувствуют.

– Никогда не видел ничего подобного. За последние две недели ваше сердце увеличилось на двадцать пять процентов, – сообщил доктор Малпасс, указывая на рентгеновский снимок, на котором отчетливо виднелся порт, вставленный хирургом под правую ключицу.

Легкие, ребра и сердце четко вырисовывались на снимках «до» и «после». «Это я, по крайней мере, новая я», – подумала я, проводя рукой по груди; ребра напоминали рейки.

– Вижу, – прошептала я.

– Возможно, у вас был сердечный приступ, – сказал он. – Понадобятся дополнительные анализы – и, пожалуйста, прекратите кататься на лыжах, чтобы сконцентрироваться на борьбе с раком.

Ханна предложила погулять. В тот вечер, когда мы смотрели сериал «Хор», она прижалась ко мне. Мой ноутбук стоял на стопке книг на дубовом журнальном столике, дочери забросили домашние задания. Сидя у эркерного окна, мы ели нут, батат и рис. По ту сторону озера сияла гора Элефант. Мы смотрели двойную свадьбу Курта и Блейна, Бриттани и Сантаны. Бабушка Сантаны наконец-то признала, что две женщины могут заключить брак. Я чувствовала себя немного неловко, но Ханне эта сцена понравилась, Наве тоже, и я поблагодарила свою счастливую звезду за то, что современные дети более понимающие.

– Я могу ходить только по равнине, – предупредила я, когда серия закончилась.

Я не пропустила ни одного лыжного сезона, дочери тоже – они встали на лыжи, как только смогли ходить. Нава неожиданно сказала:

– Мама, в следующем году снег будет лучше в любом случае.

Мы будем упорно бороться. Мы должны.

Когда сердце дало разрешение на следующий курс химиотерапии, на помощь мне приехала Мэри. Когда мы пришли, в кресле у окна сидела маленькая семидесятилетняя женщина в косынке.

– Украла наше место, – прошептала Мэри.

Мы заняли другое. Их было четыре – по одному в каждом углу комнаты, бежевые занавески обеспечивали минимальную приватность. В центре находился пост медсестры, вдоль одной из стен шли панорамные окна. Женщина возилась с пакетиком таблеток – тех самых, в которых я уже стала специалистом. Розовые – для снижения тошноты, синие – для контроля кандидоза, ужасные на вкус – для поддержания работы кишечника. Я прошмыгнула за занавеску, и мы познакомились. Женщину звали Энн; ее муж лежал в другом помещении, умирая от сердечной недостаточности.

На следующий день в душе я опустила взгляд и увидела волосы. Как парик в дождь. Я коснулась головы; оставшиеся волосы слетали, как семянки одуванчика. Я не могла заставить себя посмотреться в зеркало.

– Пойдем в лес, – сказала Мэри.

Я надела две теплые шапки, одну – вместо волос, вторую, чтобы ветер не обморозил кожу, и мы двинулись сквозь падающий снег среди кедров; их молодняк выстроился кругом около старых деревьев.

– Конечно, – прошептала я, когда мы скользили мимо этих деревьев, размышляя, что они, возможно, могли быть промежуточными узлами между отдаленными Материнскими деревьями, и со временем сами станут ими. Такая непрерывная линия между старыми и молодыми, связь между поколениями, как у всех существ, – это наследие леса, суть нашего выживания.

Каждое утро Мэри приносила завтрак в постель, читала мне главу из «Непредсказуемой миссис Поллифакс» Дороти Гилман, а затем брала меня за руку, и мы прогуливались вдоль ветреного берега озера Кутеней. Она готовила лосося и капусту кале, жалуясь, что кале в Канаде тверда, как гвозди, а потом пробиралась ко мне с куриным пирогом и креманкой мороженого.

Во время третьего этапа доктор Малпасс попросил меня поговорить с одной из пациенток. К моему креслу подошли Лонни и ее сестра – обеим за сорок, и мы обсуждали ее уплотненную терапию, такую же, как у меня. Лонни, сжимая сумочку со старомодной застежкой-поцелуйчиком, не сводила глаз с трубок, идущих к моим венам.

– Все не так уж плохо, – заверила я, хотя с каждым этапом уставала все сильнее.

– Я не хочу остаться без волос, – напряженно буркнула Лонни, глядя на мою вязаную шапочку.

Как паршиво, что мы теряем эту часть нашей индивидуальности, когда она больше всего нужна. Я пригласила ее отдохнуть после первой процедуры на одном из диванов у меня дома, и она согласилась. Через некоторое время она пришла снова. Вскоре мы уже шутили, как выбросим все диваны, одежду, шляпы и парики, как только химиотерапия закончится. Лонни жила в лесу, в получасе езды от города, и мы иногда сидели у нее на диване-честерфилде, смотрели на деревья и снег, укутывающий ее дом, и мечтали о весне. «Ты должна познакомиться с Энн», – сказала я, и вскоре мы уже переписывались втроем.

Я