– Я чо, просил? В шуле оборжут!

– Дык идиоты!

– Они… они… в галерее кауфают. А ты… Дура! – с грохотом отодвинув стул, Ральф вышел из кухни, шарахнув дверью.

– Видал, чо делат! Я для него… в лепешку… – Люба всхлипнула. – Выламыватся. Куртка ему дешевая. У, галерейщик сраный! – она крикнула в закрытую дверь. – Бродом ищо бросается… Блокады на вас нету! Всё, – она встала решительно. – Не хошь, как хошь. Алеше куплю. Чо сидишь, поехали. А то ходишь в пальте в своем. Чисто покойник в гробу.

– А это далеко? – он спросил, держа в голове важное дело, которое вчера так и не успел закончить: допрос старика.

– Не, – она выдвинула нижний ящик. – До Героев Люфтваффе, а там автобусом.

Достала из ящика мешок – холщовый, с длинными постромками. «Совсем как у мамы». Мама всегда носит с собой – на случай, если выбросят что-нибудь дефицитное, например, гречу.

То, что сестра назвала «Героями Люфтваффе», оказалось конечной станцией метро. У остановки автобуса колыхалась огромная толпа.

– Видал, чо деется! – ухватив за рукав, сестра поволокла его к маршрутному такси.

– А сколько тут?.. – он пошарил в кармане.

– Да заплачу я! Иди, мля, садись, – она кинула на поддон горстку мелких монет.

Желтый водитель рассортировал мелочь, ловко и споро рассовав по разным кармашкам. С гордым видом первоклассника, только-только освоившего устный счет от единицы до ста.

– Приедем, гляди не отставай. «Я ей что – маленький!» – но перечить не стал: сестра и так на взводе, даже на водителя прикрикнула:

– Эй ты! Чо дергаешь? Не картошку везешь! Транспортным средством водитель и впрямь управлял неаккуратно: то и дело шарахался, уступая дорогу огромным черным машинам. От этих опасных маневров его слегка подташнивало, но, к счастью, маршрутка уже выезжала на шоссе.

Над приземистым строением, напоминающим стеклянный сарай (если бывают сараи, набитые новенькими автомобилями), колыхался огромный лозунг:

Глядя в окно, он думал: «У нас – наоборот». Однажды мать сказала: «Ты и представить себе не можешь, как же быстро распадается мир, когда из него исчезают самые привычные вещи…» Покупая, она всегда сверялась с прошлым: не просто дуршлаг, а «дуршлаг вместо того», не шкаф, а «вместо того шкафа» – будто каждая из утраченных когда-то вещей занимала особую, довоенную клеточку ее памяти. Казалось, покупая что-нибудь новое, мать пыталась воссоздать потерянный мир.

– Ремонт доделаю, ауто куплю. Достало на себе таскать. Прикинь, щас багажник бы набили…

– Снова кредит возьмешь? – он уже знал, каким образом здесь все устроено.

– Я чо, рёхнутая! Под тридцать-то процентов. Ралька черный пасс получит, на ево оформлю. Черным – под пять дают. Есть разница?.. Не, ну вы гляньте, – сестра обращалась к пассажирам. – То гонит, то ползет еле-еле. Эй, желтожопый! Кончай ночевать!

– Не кричите, пожалуйста, – мужчина интеллигентного вида, сидевший рядом с водителем, обернулся. – Желтый не виноват. Не видите, авария.

Он привстал, заглядывая за ветровое стекло. Поперек полосы, моргая выпученными фарами, стояла маршрутка со вздыбленным капотом. Ее водитель, не подававший признаков жизни, лежал у переднего колеса. Поодаль, рядом с черной машиной, торчали нацики с длинными палками в руках.

Где-то впереди надсадно завыла сирена. К месту ДТП подъехала «скорая помощь» с синей полосой на боку. Из нее вышел человек в белом халате и синей полотняной шапочке. Но вместо того чтобы заняться пострадавшим, направился к полицаю.

– От мудак, синюю вызвал! Ну всё, считай, застряли, – сестра расстегнула сумку и, вынув какой-то длинный список, принялась внимательно его изучать.

Он заглянул. «Греча – 6 кило, макароны – 8 кило…»

– Кто вызвал?

– Да этот, – сестра указала пальцем на стража порядка: тот разговаривал по рации. – Жди теперь. Пока желтая труповозка притащится.

Поговорив с полицаем, синий доктор сел в машину и был таков.

– Он что… умер? – хотел спросить потихонечку, но вышло громко.

– Не, так лежит, загорает, – женщина, сидевшая через проход, проворчала недовольно. Ее замечание открыло дискуссию, в которую включились другие пассажиры.

– Желтый сам виноват, не уступил дорогу.

– Можа, не успел.

– Захотел бы, успел!

– Ага, на тот свет.

– Торопился, график ить у них.

– Знатно отделали!

– А чо? Биты-то железные. Черепушка – хрясь!

– Да чо их жалеть-то. Война бует, желтым всё одно писец. Сын у меня, академию танковую заканчивает, собрание, грит, у них было…

– Вы бы, женщина, болтали поменьше. – Вежливый человек, тот самый, сидевший рядом с водителем, обернулся. – Между прочим, желтые тоже люди.

– С каких это пор? – Вопрос поступил с заднего ряда.

Вежливый мужчина привстал, ища глазами вопрошающего:

– Со вчерашнего дня. Разве вы не слышали, Рейхстаг принял новый закон.

– Какой такой закон? – мамаша будущего танкиста высунулась.

– Желтый, проливший кровь за Россию, имеет право на синий паспорт. Посмертно. – Казалось, вежливый ответил женщине, но замолкли все.

Грузовичок с желтой полосой на борту подъехал минут через десять. Два мужика в оранжевых куртках – как у дорожных рабочих, – запихнули труп в клеенчатый мешок на молнии, подтащили волоком и, раскачав, швырнули в кузов.

– Ну слава те ос-споди, – полная блондинка, сидевшая через проход, выдохнула с облегчением. – А я ить как чувствовала. Пораньше, думаю, надо. Да с киндерами рази выйдет, то одно, то другое.

– Ага, непруха. – Люба кивнула. – Типа, жидовское счастье.

Они обменялись с теткой короткими взглядами.

– Гречи, – Люба зашуршала списком. – Килограмм пять.

– Греча дорого, не напасесси. Макарон, – тетка шептала, с опаской поглядывая на вежливого пассажира. – Мужу грю. Давай вместе сходим. Консервов же ищо. Ржет. Сам-то с Архангельска, тамошние не голодали. Они, эта… – быстрый взгляд на вежливого, – жидовское подъедали. Жиды с собой привозили, питаться надеялись…

Люба достала ручку и, что-то чиркнув в своем списке, крикнула:

– Ну чо стал, как хер на завалинке! Давай, командуй! – будто полицай мог расслышать сквозь стекло.

У обочины жались пассажиры покореженной маршрутки.

– А им теперь как, пешком? – он пожалел людей, попавших в неприятную ситуацию.

– Да хыть бы и пешком, – Люба буркнула, но вежливый все равно услышал.

– Правильно говорите, женщина. А то привыкли, что государство о них заботится…