«Мой отец пал смертью храбрых, а ее – предатель, пособник, с фашистами сотрудничал. Как она смеет сравнивать!»

– Во! Вроде ничо, приличная. Мерь. Он снял тяжелое пальто. Хотел пристроить на краешек одежной кучи, но побоялся: вдруг украдут. Как потом отчитываться?

– Да кому он нужен – твой гроб на колесах! – сестра хихикнула.

Лавируя между желтыми (здесь, в подвале, желтые не уступали дорогу), он направился к зеркалу. Глянул и остолбенел: «Ух ты! Как у Ганса… И карманы, и молния…»

– Здорово! – выдохнул восхищенно.

– Ну! – она подтвердила. – А чо с пальто-то? Может, ну его?

– Нет-нет, – он замотал головой, – мало ли, еще пригодится.

– Ага, на случай войны. И броник не нужен… Шубу выберем, одним чохом и заплотим.

Он шел за ней, представляя себе шубный отдел, похожий на тот, покинутый с позором. Но за стеклянной дверью дыбились меховые кучи.

– Тут сиди, – сестра указала ему на стул. «Чем у них тут воняет? – От химического запаха слегка подташнивало и кружилась голова. – Ишь, бегают. Разбегались».

Двое мальчишек, судя по раскосым мордашкам, из желтых. Он следил, не одобряя их шумного веселья. Устав гоняться друг за другом, мальчишки подбежали к женщине и ткнулись ей в подол. «Мамаша их, что ли?»

Желтая, рывшаяся в меховой куче, обернулась.

«Ой! – стрельнуло электрическим разрядом. – Да нет, не может быть… Самой-то ей сколько? Двадцать два, не больше… Ганс говорил, желтые с пятнадцати размножаются».

Мальчишки снова запрыгали, исполняя дикарский танец.

«А я-то, я! Как с честной девушкой. Жениться хотел», – он думал обиженно.

Подметая пол слишком длинной на ее рост шубой, Юльгиза направилась к зеркалу. Он смотрел вслед: «И ноги кривые… Шуба ей, видите ли, понадобилась…» – От этой мысли расстроился окончательно, будто шуба, купленная в подвальном отделе, ставила на одну доску его советскую сестру и эту желтую дворняжку, которую Ганс назвал дешевкой.

– Ну? Как тебе? – сестра вертелась, демонстрируя шубу.

– Может, бог с ней вообще, а? Электричеством бьет.

– Подол пусть приложит. К батарее. Батареи-то у вас есть или печное ищо?

Юльгиза шла обратно. Он нырнул за меховой бруствер. Но поздно.

– Не уехал? – она стрельнула глазками. – А я, эта… С братьями. Мутерша наша заболела.

Смерив ее холодным взглядом, сестра отошла. «Ага, с братьями. Ври больше», – хотел забрать пальто и ретироваться.

– А уезжаешь када?

– Завтра, – буркнул, лишь бы отвязалась.

– Ну тада пока, – Юльгиза махнула рукой и добавила, ему показалось, с надеждой: – Можа, свидимся ищо.

– Не знаю. Вряд ли, – он оглядывался, ища глазами сестру.

– Ждать тя буду, надеяться. – Опершись о перила железной клетки, из которой так и лезли искусственные шубы, карабкались наружу, Юльгиза смотрела ему в глаза. Уголки ее губ слегка приподнялись, как крылья перелетной птицы, – лапки еще касаются земли, но дайте только срок, взлетит…

– Чо за девка-то? – сестра спросила недовольно.

– На конференции познакомились. В университете.

– Знаем мы эти… ниверситеты. Гляди, набегаис-ся по врачам. Тут тебе не эсэсер, обдерут как липку…

Он не понял – при чем здесь СССР, а тем более врачи.

Расплатившись, сестра спрятала конверт – остатки его честного заработка. «Плакали мои денежки…

На макароны свои потратит», – он вспомнил длинный список.

– Девки эти желтые – хитрые. Оглянуться не успеешь. Родит и на тебя повесит.

Кассирша кивнула, будто подтверждая ее дурной прогноз.

– Ну да, – он пристроил пальто на широкий прилавок. – Не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку…

– А хыть кого. Алименты все одно платить. Он хотел сказать: не надо, не заворачивайте.

Это же мое, старое. Но желтая упаковщица уже свела рукава пальто на ватной груди. Завернув в плотную бумагу, перевязала кокетливой голубой ленточкой.

Поднимаясь вверх по эскалатору, он ловил на себе косые взгляды манекенов.

– Надо было коляску взять, – лицо сестры светилось тихой радостью. – Гляди, аккуратно неси, не урони.

Обратно они ехали на бесплатном автобусе.

– Разе плохо, а? – сестра склонилась к его уху. – Съездили, купили вон шубу. Другой раз ищо чо-нить. Платье, туфельки, скатерть… А хошь, по почте вам пришлю…

Он положил сверток на свободное сидение.

– Ну чо вам эта война? – сестра шептала горячо. – Ить тока-тока вздохнули, жить начали. Из нищеты выбились. А тут – вы…

Будто война зависит не от их фюрера, а от его, братской, воли: доброй или злой.

– Ну, положим, купили. А дальше что? Не уловив его грозной интонации, она зашептала снова:

– Шкап зеркальный, люстру на кухню… Чо, не достало мыкаться? Сами не живете и нам, мля, мешаете… – смотрела как на врага.

«А все телевизор. Хуже ядерной бомбы – надо же, как действует, особенно на таких идиоток. Прав Ралька. Дура непролазная! Мозги ей полощут, а она и рада стараться…»

Неизвестно, чем бы все закончилось, но автобус подъехал к станции метро.

– Эй, пакет не забудь! – тетка, сидевшая сзади, тыкала пальцем в его сверток.

– Спасибо, – он поблагодарил вежливо. Но тетка не унималась.

– Можа, ваще не твой? Ща полицая вызову, пусь разбираются. Можа, ты террорист? А в пакете бон-ба. Вон, по телику вчерась… – наливаясь бессмысленным ужасом, она пучила глаза.

– Да ты чо! – Сестра спешила на помощь, расталкивая пассажиров. – Террориста нашла! Давай, вызывай! Сама сука желтая!

– Это я-та желтая?! – тетка подбоченилась.

– Ну не я же! – сестра оглянулась, взывая к остальным пассажирам. – То-то, слышу, воняет. Хыть нос затыкай! Сперва мыться научись, потом к людям лезь, – тесня плечом, она подталкивала его к выходу.

Пассажиры принюхивались неприязненно.

– А и впрямь. Пойдем, кляйнер мой. Неча тут. Ихнее нюхать, – молодая женщина тащила сына за руку.

Он шел, повесив голову, все еще во власти отвратительной позорной сцены.

– А чем от нее пахло? – раньше, сталкиваясь с желтыми, он ничего такого не замечал.

– Да эта я так, штобы отстала.

– А… вообще?

– Ну… – сестра задумалась. – Подванивают.

– Про евреев тоже так говорили, – он сказал и снова почувствовал себя советским человеком, на которого не действует нацистская пропаганда.

– За жидов не скажу. Не нюхала. А от желтых – точно. Несет.