Это жилище, принадлежавшее Ахеменидамцарям с 559-го до 520 года до н.э., могло бы рассказать нам много интересного. Но после более чем двадцати пяти веков ветшания его частей и разрушения врагами мало что осталось — главным образом, одиноко стоящая колонна, странная, похожая на жилой дом гробница Кира, мизерное количество стенных фризов, плит террас, водных каналов и украшенных колоннами портиков.

Но, посещая это место, вы чувствуете величие покинутой долины, окруженной голыми горами. Как и Пальмира, в такой же степени разрушенный караванный город, эти руины красноречиво повествуют о жизни в них, поскольку этому не мешают никакие более поздние строения. Парсагарды волнуют нас, как остатки Акрополя, отделенные от Афин. Последние два поколения археологи, иранские и иностранные, копались в земле в поисках следов строений Ахеменидов и нашли немного, поскольку эти строения были малочисленны и совершенно не походили на массивные ассиро-вавилонские сооружения. Они также отличались от многочисленных дворцов и гаремов на скалистом плоскогорье Персеполя, находящегося отсюда в каких-то пятидесяти милях. Внимательные археологи проверили особенности города-резиденции Кира. В нем недоставало окружающей стены, крепости, храмов и дворцов в обычном смысле — с караульными помещениями, сокровищницами и просторными дворами, какие были в более древних городах от Хаттусаса хеттов до Суз (Шушана).

Его обширные залы с верандами со стороны фасада и лишь полудюжиной ступеней над землей открывались прямо в лесистый сад, или в райский уголок Ахеменидов. Это уединенное место имело один внушительный вход с воротами и единственное святилище с двумя жертвенниками на высшей точке над рекой. В нем не было ни фигуры безобразного бога, «темного духа Ашшура», ни человекоподобных богов Эллады, населяющих в наше время так много европейских музеев. Фигуры, которые поначалу производили впечатление демонов, оказывались духами-хранителями — фраваши.

Все изображения были украшены резьбой, которая сочеталась с отделкой стен, выполненных не из сырцового кирпича Шумера и Аккада, а из белого известняка. Колонны — тоньше и выше, чем в греческих храмах. Простота отделки говорит о самоограничении; единственная цветовая гамма — простое черно-белое сочетание. Хотя многое было позаимствовано — например, от ассирийских крылатых зверей и египетских символов-цветов, — но в целом получалось новое искусство. Вряд ли оно служило лишь исполнению пожеланий кочевников, недавно разбогатевших и жаждущих украшений. «Оно выражает, — утверждает профессор А. Ольмстед, — абсолютно развитую национальную культуру». Он приводит характеристики этого искусства, воскрешающие в памяти раннюю деревянную архитектуру севера — остроконечную крышу и крыльцо с колоннами. Таковы же основные характеристики греческой архитектуры более позднего времени, чем Парсагарды. Персы Кира дали нам первое искусство, которое можно назвать «арийским». Греческие достижения пришли позднее.

Искусство Парсагард 559 — 520 годов до н.э. обладает такой же зрелостью, какую приобретет искусство Афин через три поколения.

Оно, возможно, более утилитарно. Все здания служат своей цели; скульптура должна украшать архитектуру. Ни одна статуя не стоит отдельно от строений. Узоры повторяются. Персы любили представлять предметы попарно и по четыре, причем двойная пара казалась им лучше одинарной. И вырезанные фигуры ритмически двигаются, вырываясь из неподвижности древних египетских и вавилонских композиций. На этой стадии и в ранних работах в Персеполе Дария фигуры животных и людей изображаются немного условно.

Это царское искусство, финансируемое царем, ограничивалось архитектурными сооружениями, но не второстепенных объектов, а в пределах царской резиденции.

Это религиозное искусство. Однако, как и более позднему романскому стилю в Европе, ему удается выразить религиозную веру, а не просто представить объект поклонения. Оно окрашено духовной грацией, без тяжелых форм более древнего язычества. Маленький и толстый, наряженный в платье Мардук или обнаженный, мускулистый Юпитер казались бы уродливыми рядом с изысканными крыльями, цветами-символами, легко ступающими ногами и запрокинутыми лицами из Парсагард.

Если Парсагарды наводят на мысль о романском стиле, то достигшее кульминации искусство Персеполя после правления Дария напоминает готику. В нем уже заметна порча, стиль ампир Ахеменидов. Затем масштабы растут; фигуры становятся естественными, хотя продолжают двигаться в процессии. Знаменитый фриз, изображающий уплату податей, мог быть взят прямо из жизни. Более поздние цари показываются в полном великолепии: в облачении, на троне, с придворными за спиной и просителями перед ними. Над царем парят крылья Ахеменидов, теперь их прикрепляют к солнечному кругу, а над ним появляется небольшая увенчанная короной голова Ахуры-Мазды.

Тайна зрелого искусства, возникшего в исторической пустыне иранских гор, конечно, требует объяснения. И довольно удовлетворительное объяснение было найдено уже давно: такого искусства, говорили эксперты, не существовало. В ту пору персы просто грубо заимствовали его у ассирийцев и эламитов, а если в их работах была красота, то это благодаря греческим художникам, вывезенным деспотами Персеполя. Это объяснение удовлетворяло всех, кроме нескольких задумчивых востоковедов, пока в начале XX века к работе в Иране не приступил Эрнст Херцфельд, а археологи современной школы не начали более глубокие раскопки.

Теория заимствованного искусства, казалось, подтверждалось тем, что было найдено на поверхности грунта в Шушане и Персеполе. Однако в Сузах первый Дарий заново отстроил роскошный дворец, используя главным образом глазурованную плитку, в большей степени характерную для эламитов, чем для персов. А наиболее заметными остатками в Персеполе были хранители входа — крылатые быки с человеческими головами ассирийского происхождения. Но вскоре Херцфельд обнаружил очень много типично персидских предметов. Маленькие шедевры из серебра и бронзы и резные печати находили по всему Ирану. И было обнаружено, что греческие художники не работали на преемников Кира вплоть до окончания походов Дария и Ксеркса в начале V века до н.э., когда персидское искусство приходило в упадок.

Сам Дарий свидетельствовал перед множеством ремесленников, которых он призвал для строительства своего дворца в Шушане. Надпись на его фундаменте гласит: «Я воздвиг сей дворец в Сузах <Шушане>. Украшения его привезены издалека.., кирпичи были сформованы, сделал это народ Вавилона. Древесина кедра привезена с горы по названию Ливан. Доставил ее ассирийский народ от народа карианского и ионийского. Использованное здесь золото доставлено из Сард и Бактрии. Камни — сердолик и лазурит — привезены из Согда. Бирюза привезена из Хорезмии, а серебро и медь — из Египта. Украшения для стен достали в Ионии. А камнетесы были ионийцами, ювелиры — мидянами и египтянами, и они также украшали стены… Здесь, в Сузах, я, Дарий, приказал сделать величественную работу, и она действительно оказалась весьма величественной».

Скульптурные рельефы на стенах Персеполя, как и в Шушане, и в Парсагардах, были отнюдь не слабой работой. Цвет придал им жизни. Сохранились лишь бледные следы синевы бирюзы и лазурита, зелени изумруда и металлической позолоты. Желтый и пурпурный цвета давали яркость и иллюзию глубины заднего плана.