А когда это наконец произошло – когда в «Красном медведе» он подошел, сел ко мне за стол и поставил свою кружку рядом с моей, – что я сумел ему сказать?

Ничего!

– Я видел там твоего друга, – сказал он, – и догадался, что наконец-то тебя нашел. – Он подтолкнул ко мне кружку веснушчатой рукой. Он и в прошлый-то раз, когда я его видел, казался стариком, а теперь, похоже, совсем выдохся. Но, как известно, старый волк – это все еще волк.

– Извините, но я вас не знаю, – сказал я.

– Зато прекрасно знаешь, что ордер на арест станет недействительным, если его не будут каждый раз подписывать заново. – Это я действительно знал, а он продолжал: – В общем, тот судья, что подписывал на тебя ордер, уж два лета как умер, и мне так и не удалось найти такого, кто захотел бы мне новый ордер выписать. Похоже, не таким уж важным убийцей ты оказался. И все же. Я давно чувствовал, что ты где-то поблизости. Ну вот наконец мы и встретились.

– Мне кажется, мистер, вы меня с кем-то путаете.

Он наклонился ко мне совсем близко:

– Да я бы тебя где угодно узнал! Даже без этого твоего безобразного чучела, что тебя там ждет. А все ж не твоя физиономия столько лет не давала мне спать по ночам. Мне все тот парнишка мерещился, которого ты убил. Я его видел еще живым, когда врачи спасти его надеялись. Хирургам пришлось напрочь вырезать те ошметки, что у него от глаза остались. Ты ведь ему этот глаз, можно сказать, внутрь черепа вбил. Он, бедняга, горел в лихорадке, гадил под себя и кричал во сне несколько недель, пока не умер. А ты где-то прятался, посмеиваясь, ибо у тебя так и не хватило духу тогда вернуться и посмотреть, что же вы натворили. Неужели ты не чувствовал, что Господь уже коснулся твоего плеча и теперь тебе нужно попросту пойти и сдаться?

– Извините, мистер, – сказал я. – Но я точно не тот человек, которого вы ищете.

Он покивал:

– Я гонялся за тобой в Миссури. В Техасе. В Монтане. В Неваде. В Калифорнии. Хоть и не скажу, что больше ни о чем другом не думал. Ты был даже не самым гнусным из тех сволочей, что мне встречались. Но именно ты служил мне вечным стимулом. Все плохие парни рано или поздно признаются кому-то в своих грехах и ничего не могут с этим поделать: они просто не в силах хранить все это в себе. Или же они так и остаются плохими парнями и гибнут от руки своего врага. Но таким ты мне никогда не казался. Иногда мне даже приходило в голову, что ты, может, и жив-то остался, потому что я все время на хвосте у тебя висел? Возможно, если б я сумел заставить себя забыть о тебе, ты просто спокойно продолжал бы жить и в итоге умер бы своей смертью. Однако этого не произошло. Я знаю, кто ты такой, Лури Мэтти. Может быть, я последний из тех, кто это знает. И я непременно заберу тебя с собой в могилу и там уничтожу тебя своим молчанием.

Все, что я мог ему сказать, все, что я столько лет готовился сказать ему, – все моментально вылетело у меня из головы. В эти минуты я мог думать только о том, что передо мной, наверное, последний человек, который будет помнить, что я был братом Хоббу и Доновану. И когда этот человек умрет, кого мне считать своей родней? Я смотрел на него, на этого старика, насквозь пропитанного одним-единственным неистребимым желанием, и понимал, что мне, во-первых, ни в коем случае нельзя его убивать, а во-вторых, ни в коем случае нельзя находиться с ним рядом, когда он умрет. А еще я понимал, что я – по злобе или по трусости – никогда не смогу заставить себя отпустить его с миром и дать ему покой.

– Мне очень жаль, мистер. Я просто не тот человек, и все. Думается, вам надо продолжать его искать, кем бы на самом деле он ни был.

Я никогда не узнаю, поверил ли он мне. Когда мы с тобой отъехали от этого жалкого салуна, я все-таки разок оглянулся, наполовину уверенный, что он стоит на крыльце и смотрит нам вслед. Но нет – он по-прежнему сидел за столом у окна и, нахохлившись по-стариковски, смотрел в тарелку с супом.

* * *

После той встречи с Берджером мы двинулись вверх по речной долине, покрытой настоящей паутиной неизвестных рек и речек, по берегам которых видели множество солдат, живых и мертвых. Мы возили воду тем, кому она была нужна, и я в самых разных местах наполнял фляжку Донована, не обращая внимания, кто там в нас выстрелил, кого так уж возмутило наше появление, и не позволяя никому вмешиваться в наши дела, поскольку сами в себе мы ни капли не сомневались.

Наверное, я пытаюсь сказать, Берк: какими бы потрепанными и измотанными мы ни выглядели, каким бы сердитым и усталым ты ни был, нам случалось переживать куда худшие времена. И то, что сейчас ты дуешься из-за какой-то маленькой ранки, и то, как злобно ты преследовал ту девушку, – по-моему, просто позор. Да, Берк, ты позоришь наше с тобой славное прошлое. Не похоже на тебя.

Помнишь, как в прошлый раз? Когда в ноябре тебя одолел такой кашель, что нам пришлось идти совсем медленно? Ты с подозрением посматривал на предложенную еду, горбился, а твои чудные старые ресницы все слиплись от какой-то слизи молочного цвета, и я, глядя на тебя, пришел в такое отчаяние, что не выдержал и написал Джолли в Форт Техон: «Берк заболел». Но ответа не получил. Вскоре живот у тебя совсем провалился, так что ребра наружу торчали, колени стали дрожать, и я был вынужден позвать ветеринара, лечившего тамошних лошадей. Ветеринар приложил ухо к твоей груди и сказал:

– У него наверняка какое-то воспаление, хотя я и не могу точно определить, какой именно орган затронут.

Он велел тебе неделю отдохнуть в теплом стойле, но облегчения это не принесло.

– Можно было бы попробовать укрепляющее средство, – сказал он при следующем визите, – хотя, на мой взгляд, лучше было бы дать этому бедолаге возможность спокойно умереть, избавив его от наступающей немощи.

– Спасибо за совет, – сказал я. – Но – нет.

– Ну, мне-то что… – Однако он еще немного помедлил, остановившись в дверях с долларовой монеткой в руках и печально на тебя глядя. – А что, если я тебе пятнадцать долларов дам?

– За что?

– За этого твоего друга.

– Но ведь ты сам только что сказал, что с ним все кончено!

– Так и есть. Но я подумал, что здесь у меня вряд ли когда-нибудь еще появится возможность заглянуть во внутренности верблюда. Да и у тебя самого такой вид, словно пятнадцать долларов были бы тебе очень даже кстати.

– Спасибо, нет.

– Уверен? Целых пятнадцать долларов и прямо сейчас. Это намного лучше, чем не получить ни гроша и просто смотреть, как он умирает. Все равно ведь через пару дней тебе придется меня позвать, чтобы я за просто так его останки забрал.

– Я ведь уже сказал: я никого не продаю.

– Ну как хочешь. – Ветеринар надел шляпу. – Только никого из знахарей к нему не допускай. В любом случае пусть еще немного побудет здесь и отдохнет, да и сам от него далеко не отходи. А я вскоре снова к вам загляну.

Я стал думать. Ведь если этот ветеринар готов отдать пятнадцать долларов за умирающего верблюда, ему ничего не стоит за десятку нанять каких-нибудь нищих уродов, которые до смерти изобьют погонщика, а самого верблюда попросту выкрадут. Чего-чего, а подобных мерзавцев в тех местах хватало.