Шоу вернул удар два дня спустя: “Господа, я надеюсь уговорить моего друга сэра Артура Конан Дойла, когда он уже выплеснул из души свой романтический, горячий протест, прочесть мою статью еще раза три-четыре и затем вторично высказаться по данному вопросу. Поскольку ни один разумный человек не может всерьез оспаривать ни единого ее слова”. Шоу защищался энергично и непримиримо. “Капитан “Титаника” не совершал, как это кажется сэру Артуру, никакой “ужасной ошибки”. Нет, никаких ошибок. Он превосходно знал, что льды — та единственная опасность, которая может оказаться смертельной, и, зная это, все же рискнул и проиграл”. Конан Дойл не собирался “вторично высказываться по данному вопросу” и завершил дебаты, высказав кое-что о самом Шоу: “Худшее, что я могу сказать о м-ре Шоу, — в списке его блестящих талантов недостает умения беспристрастно оценивать факты. А равно недостает такта или, может быть, доброты — словом, того, что не позволяет без нужды оскорблять чувства других людей”.

Очень скоро “умение беспристрастно оценивать факты” понадобилось и самому Дойлу. Его по-прежнему одолевали просьбами: раскрыть преступление, найти пропажу или восстановить справедливость. История с Эдалджи закрепила за ним репутацию защитника угнетенных, но оправдывать это звание он не спешил, пока в 1912 году не столкнулся с делом Оскара Слейтера. Заступничество Дойла вызывает тем большее уважение потому, что обвиняемый, “изрядный мерзавец”, был ему весьма несимпатичен. Но, как позже писал Дойл, “невозможно было, ознакомившись с фактами по делу Оскара Слейтера, осужденного высоким судом Эдинбурга в мае 1909 года, не испытать глубокого недоумения от того, как велся процесс, и быть уверенным, что не была допущена судебная ошибка”.

Вечером 21 декабря 1908 года служанка по имени Хелен Ламби пошла купить газету для своей хозяйки Марион Гилкрист, восьмидесятидвухлетней старой девы, проживавшей в квартире на Квинс-террас в Глазго. Хелен, как обычно, заперла входную дверь на два оборота — таковы были требования старой леди, опасавшейся грабителей. Пока Хелен отсутствовала, Артур Адамс, нижний сосед мисс Гилкрист, услышал, как что-то грохнуло об пол, то есть в его потолок, и затем три отчетливых удара. Он поднялся наверх, разузнать, в чем дело, но никто не отвечал. Тут вернулась служанка. Едва она открыла дверь в квартиру, как навстречу из спальни вышел мужчина, миновал прихожую, освещенную газовым рожком, спокойно вышел на лестницу, спустился вниз и был таков. Артур Адамс плохо его разглядел — он забыл дома очки, — но ему показалось, что незнакомец “выглядел прилично и был хорошо одет”. Еще он отметил, что служанка при виде этого мужчины не выказала никакого удивления. Хелен пошла в гостиную отдать хозяйке газету и обнаружила ее на полу у камина с размозженной головой. Старая леди была мертва. В спальне, смежной с гостиной, на ковре валялась раскрытая деревянная шкатулка с документами, все бумаги были перерыты, а драгоценности, что мисс Гилкрист хранила в гардеробе, лежали на туалетном столике. Исчезла только маленькая бриллиантовая брошь в форме полумесяца.

Позже и Ламби, и Адамс описали мужчину, которого увидели: рост примерно 5 футов 6 дюймов (168 см), темноволосый, чисто выбрит, одет в светло-серый плащ и темную кепку. На другой день четырнадцатилетняя Мэри Барроумен, проходившая мимо дверей квартиры, как раз когда произошло убийство, сказала, что тоже видела мужчину, но он был высокий, довольно молодой и притом кривоносый, в замшевом коричневом плаще или в макинтоше, в котелке и коричневых ботинках. Однако, когда ее хорошенько расспросили, она изменила свое мнение и описала незнакомца уже примерно так же, как Хелен Ламби и Адамс.

Жестокое убийство беззащитной старушки вызвало у жителей Глазго негодование, и полиция, на которую оказывали всяческое давление, спешно искала, кого бы арестовать. Спустя пару дней полицейские выяснили, что сомнительный субъект по имени Оскар Слейтер пытался продать залоговую квитанцию на бриллиантовую брошь-полумесяц. Мало того, он смылся из Глазго в Ливерпуль, где вместе с любовницей сел на “Лузитанию” (оба плыли под вымышленными именами) и отбыл в Нью-Йорк. Этого было вполне достаточно, чтобы полиция уверилась: Оскар Слейтер — именно тот, кого она ищет.

Оскар Слейтер, урожденный Джозеф Лешцинер, немецкий еврей, родился в Силезии в 1870 году в семье пекаря. В пятнадцать лет ушел из дома, работал в Гамбурге в банке, а затем перебрался в Британию, где сменил имя. Вел беспорядочную жизнь, якшался с околокриминальным миром, в основном с букмекерами и завсегдатаями игорных домов. В 1902 году женился, но вскоре бросил жену и связался с француженкой, которая говорила, что она “певица в ночном клубе”, — вероятно, сочетая эту профессию с древнейшей в мире. За полтора месяца до убийства мисс Гилкрист эта парочка приехала в Глазго. Несмотря на то что по квитанции Слейтера, как выяснилось, была заложена совсем другая брошь, причем за месяц до преступления, следователи Глазго упорно продолжали числить его главным подозреваемым, и в департамент нью-йоркской полиции была послана телеграмма: Слейтера необходимо арестовать, как только он прибудет в город, а затем экстрадировать в Шотландию. Для этого требовались три свидетеля, способные его опознать. Со свидетелями в Нью-Йорк поехал инспектор шотландской полиции, который беспардонно нарушил процедуру опознания, уверяя, что все трое отлично рассмотрели Слейтера еще до того, как он был препровожден в зал суда. Ламби и Барроумен Слейтера опознали, а близорукий Адамс колебался, но признавал, что сходство есть.

Американский адвокат Слейтера советовал ему не соглашаться на экстрадицию, на том резонном основании, что заложенная им брошь принадлежала вовсе не мисс Гилкрист. Однако Слейтер был уверен, что сумеет доказать свою невиновность в британском суде, и решил вернуться. Его багаж, опечатанный в момент ареста, обыскали сразу же, как только он вернулся в Глазго. Полиция искала орудие убийства. Они нашли маленький обойный молоточек, который, по словам Слейтера, он приобрел в наборе с другими инструментами в магазине “Вулвортс”. Этот молоточек и признали орудием убийства.

Слейтера привезли на суд в Эдинбург 3 мая 1909 года. Он утверждал, что никогда не видел мисс Гилкрист, не имел представления, где она живет, и приехал в Глазго за шесть недель до убийства. Брошь, на которую у него была закладная, принадлежала ему. В тот роковой вечер он ужинал дома с любовницей. Она это подтвердила. Подтвердила это и их служанка.

Но суду все это было совершенно безразлично. В этом деле очень заметны были быстро набиравшие в обществе силу антисемитские настроения, и тот факт, что Слейтер был “грязным жидом”, играл большую роль. Десятки тысяч евреев приехали в Британию в 1890–1905 годах, спасаясь от массовых погромов на Украине и в Польше. Они селились где могли, многие обосновались в Глазго. Это вызвало всплеск ксенофобии, в частности упоминались какие-то неизвестные болезни, а также революционные социалистические идеи, которыми заражены евреи. Ну и, разумеется, всем известно, что евреи — мошенники, скряги и стремятся к мировому господству. Можно себе представить, насколько объективны были члены суда и присяжные на процессе Слейтера.

Обвинение представило дюжину свидетелей, заявивших, что видели, как Слейтер слонялся неподалеку от дома мисс Гилкрист. Полицейский врач пришел к выводу, что если сорок раз ударить молоточком Слейтера, то можно нанести именно такие увечья, от которых и скончалась престарелая дама.