— Они… мы… пытались сперва выгнать из него фэйри травами. Капали ему в уши мяту, натирали ступни другой травкой.

— Вы знаете, какой именно травкой? Не наперстянкой ли?

— Наперстянку ему давали потом. Когда мята не подействовала. Миссис Лихи послала меня к Нэнс опять. «У мальчика все по-прежнему», — сказала я, и нам велели тогда прийти опять, и тогда-то они… мы дали Михялу наперстянку.

— Когда это произошло?

— В январе, сэр.

Обвинитель обратился к судье:

— Суду стоит обратить внимание на то, что наперстянка, Digitalis purpurea, весьма ядовита.

Он повернулся к Мэри:

— Как по-вашему, знали ли обвиняемые, давая Михялу Келлигеру наперстянку, что дают ему вещество, способное вызвать смерть или же болезнь?

Послышался сдавленный возглас. Нора поднесла к лицу руки.

— Я знала, что наперстянка ядовита, и сказала это. Но Нэнс сказала: «Это сильное растение», — а я знала, что наперстянка эта… — Мэри запнулась. — Говорят, лусмором фэйри владеют, и я подумала, что она мальчика вылечит. Но теперь я знаю, это только суеверие.

— Опишите, пожалуйста, как давали наперстянку Михялу Келлигеру.

— Его купали в настое. Сок на язык лили. А когда его трясти начало и изо рта пена пошла, нам было велено положить мальчика на лопату и вынести его за порог со словами: «Если ты из фэйри — прочь!»

Публика опять возбужденно загудела. Судебный репортер что-то лихорадочно строчил. Мэри вытерла вспотевшие ладони о юбку.

— В ваших показаниях, Мэри, вы утверждали, что наперстянка оказала на мальчика вредное воздействие в дни, последовавшие за ее применением. Вы сказали, что боялись тогда за его жизнь.

Перед ее глазами вновь явился Михял. Слабый свет гаснущего очага освещал дрожащее тельце на матрасе рядом с ней и безжизненно свесившуюся головенку. Вспомнилось прикосновение его языка к пальцам, когда она очищала его рот от рвоты, чтоб не задохнулся.

— Да, после я боялась, что он помрет, в нем ни вода, ни еда не держались. — У Мэри вдруг защипало в глазах, и она заморгала, прогоняя слезы. — И трясло его так сильно, сэр, что я думала, помрет он.

— Наверно, было тяжело это наблюдать. Миссис Лихи тревожилась так же, как вы?

Нора теперь плакала не таясь.

Боится, подумала Мэри.

— Миссис Лихи была счастлива, сэр. Она думала, что вскоре получит назад внука. «Это не грех, если он из фэйри» — так она сказала, но, когда он не умер, она сходила к Нэнс, и они решили отнести Михяла на реку.

— Это было новым «лечением»?

— Да, сэр. На следующее утро мы с миссис Лихи пошли к Нэнс. Мне было велено отнести туда Михяла, а потом мы снесли его на реку, чтобы окунуть в воду на пограничье. «Место, где встречаются три речных потока, — сказала Нэнс, — дает воде особую силу, и вода эта изгонит фэйри». — «Вода-то больно холодная», — сказала я, но дело было решено, и я, хоть и боялась, сделала, как мне велели. Уповаю, что Господь смилуется и простит меня.

— Что было потом?

— Мы купали его в реке, три утра кряду. — Мэри помолчала. По спине ее тек пот. — И в последнее утро Нэнс и миссис Лихи подержали его под водой подольше, чем прежде.

— И именно тогда Михял Келлигер и умер?

— Да, сэр.

— Что вы сделали, когда увидели, что подсудимые топят ребенка?

Нэнс подалась вперед за перегородкой, губы ее двигались, она что-то тихо бормотала.

— Я тогда не знала, умер ли он на самом деле. Я думала только о том, что вода очень холодная, и не хотела, чтобы он простудился. А потом я увидела, что он не двигается, и я подумала: «Они его убили», и тогда на меня напал страх.

— Сказали ли вы что-нибудь подсудимым, когда поняли, что ребенок утонул?

Мэри ответила не сразу. Сердце прыгнуло в горло.

— Наверно, сэр.

— В показаниях вы поклялись, что это так.

Поднятое из реки тело. С него стекает вода, и кожа мальчика от этого кажется перламутровой, с пальцев у него капает, и капли поблескивают на свету.

— Так что же вы им сказали, Мэри?

— Я сказала: «Как же вы пред Господом предстанете после этого!»

Толпа тотчас отозвалась гулом.

— Подсудимые как-то ответили вам на это?

Мэри кивнула:

— Нэнс сказала: «На мне нет греха».

— Было ли сказано еще что-нибудь?

— Не знаю, сэр.

— Не знаете?

— Меня тогда страх взял. Я повернулась и побежала к Пег О’Шей — рассказать ей, что мальчика убили. Я за себя боялась.

— Мэри, прежде чем отвечать на вопросы защиты, не могли бы вы рассказать мне, трудно ли было нянчить Михяла Келлигера? Считаете ли вы, что он был обузой для своей бабки?

— Он же не виноват в этом!

— Конечно, но являлся ли он обузой для вашей хозяйки? Был ли он трудным, капризным ребенком?

Ночи непрерывного плача. Громкие, пронзительные крики. Голова, бьющаяся о земляной пол, о ее пальцы, когда она пыталась успокоить его, освободить ему нос, чтобы дышал.

— Да, — прошептала Мэри. — Да, он был обузой.

— Хотела ли Гонора Лихи избавиться от него?

— Она хотела, чтоб фэйри убрался. Хотела вернуть внука, сэр. Мальчика, который не будет так кричать и мучить ее.

Как только обвинитель вернулся на свое место, в зале возобновились шум и разговоры. Публика больше не разглядывала Мэри, и девочка с облегчением вытерла рукавом потную шею. Она посмотрела на отца Хили: он одобрительно кивнул.

Спустя минуту общего шума поднялся защитник. Перекрикивая гвалт, он представился мистером Уолшем и выждал несколько мгновений, пока прекратятся разговоры.

Когда установилась полная тишина, он заговорил — отчетливо и громко, так что слова его долетали до всех в зале.

— Мэри Клиффорд, считаете ли вы, что Гонора Лихи и Энн Роух отнесли Михяла Келлигера на Флеск с целью убить его путем утопления?

Мэри смутилась:

— Знала ли я, что его хотят убить?

— Считаете ли вы, что подсудимые изначально намеревались утопить ребенка, когда решили окунуть его в реку?

— Я не понимаю, сэр.

Мистер Уолш окинул ее холодным взглядом:

— Считаете ли вы, что с самого начала целью их было убийство мальчика?

Сердце Мэри ёкнуло.

— Я не знаю.

— Не знаете, хотели ли миссис Лихи и Нэнс Роух убить мальчика?

— Думаю, они желали избавиться от подменыша.

— Простите мне мою настойчивость, Мэри, но, раз они собирались избавиться от, как вы его называете, «подменыша» и раз вы знали, что это означает утопить мальчика, почему вы не воспротивились этому окунанию? Почему вы не пожаловались вышеупомянутой соседке, как сделали, увидев миссис Лихи, стегающую крапивой Михяла? Почему не призвали на помощь священника?