С берега вновь раздался свист, уже больше похожий на человеческий, сталкер медленно поднялся и побрел к рюкзаку и «Валу». Плечи безвольно опустились, будто на них давила тонна непомерной тяжести. Апатия клонила к земле, хотелось растечься в лужу и больше никогда не вставать. Малой, как зомби, закатив глаза, продолжал качаться и стонать.

Треш вынул «изоплит», ногой надавил на мертвую руку Холода, удостоверяясь в его кончине, шагнул к воде. Вскоре по новой гати к острову мчались люди. Сталкер знал их, и даже лучше, чем кого-либо в Пади и вообще в этом Мире. Устало плюхнулся рядом с Малым, отбросил ногу убитого старика и обнял всхлипывающего мальчишку.

– Ну-у, тихо, тихо-о! Все уже позади, все хорошо. Больше этого не повторится. Слышь? Все, все-е, тс-с.

Он отвернулся от Малого и посмотрел вперед. К ним приближались пятеро: Гур, Холод, Фифа, Злата и еще один человек в темном балахоне, с сумой на боку и посохом в руке. Резвые, довольные, жизнерадостные. Не такие, как их предшественники с приставкой «лже», а настоящие и действительно родные.

* * *

Лето в Пади коренным образом отличалось от теплого сезона вне ее. После Судного дня на глобально теплеющей планете стало жарко и душно. Зимы не приносили опустошенной земле должной прохлады, так ожидаемой оставшимися в живых. Весна вообще слилась с летом и осенью, размыв границы климатических зон и времен года. В общем, появились только два периода: зима и лето. Причем зима больше стала похожа на весну в прошлом: теплую, почти без снега и с ярким солнцем. Лето же вообще превратилось в сезон жары. Зной испепелял землю, водоемы высыхали, а животные сходили с ума от жажды.

И если леса еще сохраняли прохладу под громадными кронами, то болота Пади стремительно высыхали, зарастали и превращались в необъятные кладези торфяников. Большие Лужи, будучи самым огромным болотом Пади, сужались, мелели, обнажая повышающийся рельеф и превращая его в многочисленные островки. Не желали расставаться с родными пенатами и жители топей. В числе их оказался Болотник, живущий здесь многие годы, прямо в сердце Больших Луж. Местные жители называли его болотняником, но те немногие, кто знал его ближе, обращались к нему по имени – Болотник. Широкое желтоватое лицо с бородкой-клинышком, крепкие мозолистые руки, сутулость, щербатый рот и грубоватый с хрипотцой голос придавали ему образ умудренного опытом и невзгодами колдуна, старца, ведающего многими тайнами.

Его небольшая ветхая хижина на сваях из ржавых труб-магистралок, наполненных бетоном, стояла в километре от леса, всегда сокрытая от любопытных глаз туманной завесой топей. Зеленоватый болотный газ, выбираясь наружу, создавал оптические иллюзии: днем – миражи, а по ночам – красивые мерцающие сполохи. В теплые темные ночи Большие Лужи светились бледно-голубоватыми огоньками, выписывающими в воздухе сложные траектории. Ходило поверье, что это души погибших людей или болотные духи, но на самом деле их возникновение объяснялось, скорее всего, спонтанным возгоранием выделяющегося из болота газа, гниющими растениями, фосфоресцирующими микроорганизмами либо радиоактивными минеральными осадками.

Теперь путники держали курс к домику Болотника. Раньше эти болота чаще называли плавнями, поэтому многие недоумевали, почему местность именовалась Большими Лужами, а не, например, Большими Плавнями. С высоты птичьего полета окрестности действительно выглядели зеркальными, похожими на лужи. Но сейчас участникам рейда было не до красот губительных болот. Пыхтели, пугались, сыпали проклятия, вязли в жиже и ряске, отшвыривали случайных тварей, но упорно продвигались к центру трясин. Только двое, смахивая пот с лица и с трудом выдергивая ноги из зыбучей грязи, умудрялись разговаривать и делиться впечатлениями.

– Самые опасные места – это мочажины, – кряхтя, рассказывал позади идущему сталкеру Болотник, – они зыбкие и незаметные. Чаще всего между кочками темные открытые участки воды, иногда затянутые тиной. Вот они-то и есть смертельные ловушки, и одному из них никак не выбраться. А в остальном эти болота добрые и приветливые, тихие, спокойные…

– Ню-ню, – проворчал Холод, орудуя вехой в такт движения, – просто спальный район, ептеть! Рай.

– Так и есть, солдатик, Рай. Так его в Пади и кличут, – ухмыльнулся Болотник, почти не работая черным посохом, украшенным резным орнаментом из непонятных символов, и при этом уверенно шагая по воде.

Со стороны он походил на апостола Андрея, «гуляющего по воде». И сам старик, и его странный посох вызывали у Холода воспоминания далеких лет, того боя в разрушенном городке Зоны, ставшей впоследствии Анклавом. Тогда группе спецназа пришлось сначала штурмовать НИИ в Туманске, а потом оборонять его же от военизированной секты, мечтающей завладеть секретной установкой телепортации. В схватке с черным убийцей-инкогнито, кстати, так внешне похожем на Болотника, Холод заметил точно такой же композитный шест, оказавшийся артефактом «посох». Но и тот «черный Зорро», и посох канули в неизвестность, а пропавший в бою отец Треша объявился снова только через год. Чтобы опять исчезнуть из жизни Холода навсегда… Теперь это диковинный посох вызвал воспоминания о командире и тех трагических эпизодах, о чем Холод поспешил сообщить вслух.

– Это артефакт «посох», – пояснил Болотник, – все, что осталось мне от друга, в прошлом боевого товарища, сгинувшего в чреве Армады. Посох несгораем, непотопляем, сломать его тоже нельзя. А вот друг, кажись, все же канул в небытие…

– А друга не Черным Сталкером звали?

Старик застыл и повернулся к говорящему. Глаза его сузились, язык облизал обветренные губы:

– Да, верно. Когда-то его так называли. А еще «Черным убийцей», Бэтменом, Идолом и Святым Карателем, но для меня он всегда был Степаном. А что, знаком с ним?

– Да так… нет. Видеть – видал, а близко не знал. И слава богу! А вот мой командир очень даже успел познакомиться. Да так, что сначала исчез с ним в бункере Станции, а потом и вовсе сгинул. Так что судьбы и того, и другого, смотрю, очень схожи. Прямо спирали истории!

– Мироздания.

– Что?

– Ничего, – пробурчал Болотник и пошел дальше, – под ноги смотрите, с гати не сходите, а то как слепые щенки псевдоволка ходулями своими мимо тычете…

– Так это ты здесь свой в доску и старожил, а мы люди сухопутные, пешие, грязь месить не привыкли, – бросил в спину старика Холод, вытаскивая «ходулю» из жижи.

– Господи! Что это? – вскрикнула Фифа, подскочив и подняв тучу брызг.

Путники с трепетом рассматривали лежащий под толщей воды труп, сияющий, словно образ ангела с небес. Коричневое лицо юноши без единого изъяна открытыми желтыми глазами смотрело вверх, прямо на людей, руки скрещены на груди, синие ногти, нетронутые гниением кожа и одежда. Холод озвучил вслух пришедшую мысль:

– А чего он… это… как живой и не гниет даже в топях?

– Дык мумифицируют плавни любого попавшего в них. Болото ведь на девяносто процентов состоит из воды с высоким содержанием гумусовых кислот. А такая среда, мил человек, замедляет рост бактерий, отчего утонувшие тела не разрушаются. Водичка холодная, почуяли уже? Наличие кислот в сочетании с низкой температурой воды и недостатком кислорода оказывает дубильное воздействие на кожу, чем и объясняется темно-коричневый цвет. Таким образом, благодаря отсутствию кислорода и антибактериальным свойствам сфагнума, который является мощным консервантом, тела прекрасно сохраняются.