сложа руки? Вероятно, они надеялись на своё богатство. Но я уверен, что в данном случае они не жалели денег, и тем не менее это им не помогло.

Может наступить день, когда и белое тело донны Изабеллы будет вздёрнуто на дыбу, как это произошло с её двоюродной сестрой, если этого захотят те, кто здесь владычествует.

Как будто угадав мои мысли, она сказала:

— Мы отлично сознаем опасность, сеньор, но надеемся на вашу справедливость.

Так ли это? Действительно ли она видела только справедливость сегодня утром?

— Благодарю вас, сеньорита. Но ведь я могу уехать отсюда, как я уже говорил. И я не стал бы слишком полагаться на справедливость. Это вещь обоюдоострая, и всё зависит от того, с какой стороны вы на неё посмотрите. Во имя справедливости совершено было изумительное дело. Я запишу оба имени, которые вы мне сообщили. Не можете ли вы сообщить мне ещё что-нибудь?

— Сначала я и подумать не мог, чтобы всё это кончилось так, — сказал ван дер Веерен. — Меня уведомили о вынесенном приговоре только вчера вечером. Мы, то есть я и городской совет, сделали всё возможное, чтобы смягчить инквизитора, но он и слышать ничего не хотел.

— А вы, сеньорита, не можете ли что-нибудь сообщить мне.

— Очень немного. Марион как-то говорила мне, что ей не нравятся манеры и разговоры этого инквизитора. Больше она мне ничего не говорила, а я не передавала этого разговора отцу. Нам ведь нередко приходится слышать от духовных лиц такие слова, о которых лучше забыть.

К сожалению, это правда. Происходит это оттого, что мы делаем из каждого монаха, каждого священника нечто большее, чем просто человека со всеми его слабостями. Если еретики желают изменить такой подход, то, мне кажется, их нельзя за это порицать.

— И это всё, что вам известно? — спросил я.

— Всё, сеньор!

Действительно немного. Но я был уверен, что самые интересные вещи мне предстоит узнать от самой Марион.

— Господин ван дер Веерен, благоволите уведомить мадемуазель де Бреголль, что я желал бы её видеть и прошу её пожаловать сегодня вечером сюда, в ваш дом. Конечно, если она в состоянии прийти. Кажется, она не получила особых повреждений.

— Хотя Изабелла и не видела её, но ей говорили, что на Марион не осталось никаких следов пытки. Это удивительно.

Для меня это было вовсе неудивительно, но я был этому очень рад.

— Тем лучше, — сказал я. — Теперь три часа. Назначим свидание на шесть, если это для неё удобно. Передайте ей, что хотя ей и не причинили вреда, тем не менее я очень сожалею, что пришлось потревожить её сегодня, когда ей нужно было бы отдохнуть. Но это делается для её же блага. Дело не терпит отлагательства. Итак, свидание будет в шесть часов. Может быть, донна Изабелла не откажется присутствовать при нашем разговоре. Её присутствие могло бы ободрить её двоюродную сестру.

— Я готова, если вы этого желаете.

— Дело не во мне, а в мадемуазель де Бреголль. Стало быть, если она того пожелает. У меня нет права голоса в этом деле. Вы не откажетесь, — обратился я к бургомистру, — лично отправиться к мадемуазель де Бреголль и передать ей мою просьбу. Прошу только об одном: я до сих пор не знаю, что было с ней в тюрьме. Но что бы там ни было, я советую ей держать всё это в строгой тайне. Мы все добрые католики и должны надеяться, что поступок досточтимого отца Балестера является беспримерным в истории католической церкви. Мы не должны допускать, чтобы её авторитет пострадал из-за какого-нибудь плохого монаха. Что касается других, то это добрые и святые люди. Было бы грешно, а главное — неблагоразумно, говорить о них дурно. Итак, позвольте мне не задерживать вас более, у меня тоже немало дел. Ещё раз позвольте мне поблагодарить вас за ваше радушное гостеприимство.

— Мы должны благодарить вас, — отвечал ван дер Веерен.

— Вы оказали нам слишком много чести, ведь вы наш повелитель, — вставила дочь.

— Я губернатор города Гертруденберга и ваш покорный слуга, сеньорита, — отвечал я, прощаясь.

Вернувшись к себе в комнату, я позвал Диего.

— Иди и отыщи этих женщин.

Я написал их имена и отдал ему клочок бумаги. Диего умел читать и писать не хуже любого писца.

— Это главные свидетельницы в процессе де Бреголль, и я хотел бы переговорить с ними. Я имел основания сделать то, что сделал. Но народ не должен думать, что король Филипп вдруг проникся нежностью к еретикам. Было бы большой ошибкой так думать. Поэтому я хочу вникнуть как следует в это дело и хочу знать, что они показали. Понял?

— Понял, сеньор, — кивнул Диего.

— Возьми с собой двух-трёх человек. Но если тебе удастся уговорить их явиться сюда добровольно, то это избавит нас от лишних хлопот. Приведи их в городской дом, где я буду через час.

Диего ушёл. Он довольно сносно говорит по-голландски. Иногда он и делает ошибки, но это не важно в данном случае. Важно было одно — избежать осложнений.

Приближаясь к городскому дому, я опять почувствовал удивление, зачем я сделал всё это сегодня. Из-за справедливости, которая в конце концов не есть справедливость? Ведь мы не можем устранить вред, причинённый одному, благодеяниями, оказанными другому. Мы можем, конечно, надеяться расположить в свою пользу небеса и избавиться от ада, поставив известное количество свечей пред алтарём. Так для чего же я всё это сделал? Ведь я не какой-нибудь странствующий рыцарь, рыскающий по белу свету с целью восстановления справедливости и спасения дам. В наше время для человека, который решился на такое путешествие, нашлось бы слишком много дел, и он уехал бы недалеко. Для чего я всё это сделал? Ответа не было. Может быть, под влиянием минуты? Я остановился на этом соображении и даже повеселел на некоторое время.

Я медленно шёл по улицам. Было тепло на послеобеденном солнышке. На улицах толпились люди, которые снимали шапки при моём приближении и почтительно давали мне дорогу. Наконец я прибыл в тюрьму и прочитал протокол по этому делу. Я, конечно, не ожидал, чтобы этот акт дал мне многое. Так оно и вышло в действительности. Протокол, в который были занесены все восклицания, вырвавшиеся у донны Марион во время пытки, был очень краток и показывал, что или