– Кирьян, Сема, ― обратился к своим людям Пахом Ильич, – поднимайте красный флаг, совсем тяжко стало. Простите меня, ребята, если что не так было. Ура! Бей гада! Вперед! Вперед! Новгород!

Дудки за спиной Пахома заиграли какую-то бесовскую мелодию. Старик, руководитель «оркестра», в медвежьей шкуре, вдруг сбросил ее и, удерживая свой посох двумя руками, стал крутить его над головой, издавая необычным музыкальным инструментом невероятный свист. Лошади, подгоняемые этим звуком, в несколько прыжков преодолели расстояние до противника и врубились в тевтонцев. Ильич за десяток секунд, как плуг, взбороздил ряды немцев и начал пробиваться к Сбыславу. Он даже не попал ни по кому мечом, когда ловушка захлопнулась. Полк, полностью лишившись командования, действовал уже как два разобщенных отряда. Пахома Ильича сдернули с лошади. Кирьян с Семеном смогли отбить своего боярина и, став спинами друг к другу защищали свои жизни. В десяти шагах от них бился Якунович. Михайло Сытинич удерживал левый фланг, сражаясь в первых рядах, обстановкой не владел. Его знамя смешалось с вымпелами немцев и несколько раз исчезало, но вновь поднималось. Лютая сеча шла, беспощадная и кровавая. Люди превращались в зверей, рычащих от убийства и кричащих от боли.

Гюнтер стал сбавлять темп своей лошади, когда со стороны княжеской дружины в воздух взмыли две стрелы с яркими лентами. Пурпурный цвет материи на снегу прекрасно виден, и прикинув расстояние до воткнувшихся маячков, Штауфен стал заворачивать наш отряд назад. Я успел заметить, как за нами устремилась конница Александра. Навскидку их было не более тридцати-сорока всадников. В блестящих золотом панцирях, с яркими лентами заплетенных в гривы лошадей, устрашающими личинами шлемов. Видимо, князь повел лучших воинов. Так как остальная масса, отставшая от них на пять корпусов лошади, имела и скакунов поскромнее ― чуть больше современного пони, и доспехи попроще ― стеганки с кольчужным полотном. Свои недостатки амуниции они с лихвой компенсировали громким боевым кличем. Конница с легкостью снесла жидкий заслон тевтонских кнехтов и врезалась в людскую массу ливов, эстов и прочего ополчения, собранного со всей северо-восточной части Ливонии. Навстречу Александру с левого фланга пошли в атаку дружинники Андрея. Не успев замкнуть кольцо окружения, русичи стали вонзаться в тыл неприятеля подобно остриям серпов, дробя людскую массу на отдельные очаги сопротивления. Если посмотреть на поле боя с высоты птичьего полета, то можно было заметить прописную букву «омега», где немцы оказались внутри. Буква напоминает еще одно изображение, не совсем приличное к произношению, но очень точно характеризующее положение тевтонцев. Для начавшего движения вперед второго треффена, более худшую ситуацию с фланговыми ударами новгородско-суздальской конницы придумать было проблематично. Развернуть ряды для противостояния невероятно сложно, развивать мнимый успех, развалив центр новгородцев – приведет к вырезанию всего войска, и опытный Рудольф решил пожертвовать ополченцами. Кнехты обступили оставшихся в живых братьев-рыцарей, построив шилтрон. «Измена» не кричали, но как расценить действия дерптского епископа, не спешащего на помощь? Пока наиболее боеспособная часть тевтонского войска строилась для защиты, ополчение земгалов, находившееся в арьергарде второго треффена, стало покидать поле боя. Последовав за своими предводителями, сидящими верхом на лосях, они задали вектор движения всей чуди. Латгалы, наиболее пострадавшие от конницы суздальцев, в панике бросились за ними. Организованное отступление вскоре превратилось в беспорядочное бегство.

– Что там происходит, Иоганн? ― высунувшись из-за шторки палантина, спросил Герман. ― Проклятые язычники бегут?

– Бегут.

– Это прекрасно! ― потирая руки в шелковых перчатках. ― Думаю, и нам пора ударить.

– Ты не так меня понял. Земгалы и латгалы бегут, бросая щиты. Новгородский король разбил этих предателей. Я отчетливо вижу его стяг.

– А Энгельберт, датчане?

– Мне жаль, они отступают по льду к Самолве.

На минуту в палантине воцарилось молчание. Шторка, больше не придерживаемая рукой, вернулась на место, закрыв роскошные носилки от людей. Затем зашуршали подушки, и изнутри донесся голос епископа:

– Это печальные известия. Господь давал мне знак, когда я потерял четки. Надо молиться.

– Знамена тевтонских братьев собрались в одном месте. Их окружают, – продолжал комментировать сражение Иоганн. – Мой бог, на одного нашего десяток новгородцев!

Именно это послужило сигналом для рыцарей дерптского епископа осмотреться по сторонам. Что что-то пошло не так и, возможно, проявить храбрость стоит в другом месте и в другой раз. Трусами ливонские рыцари не были, но знать, что расклад не в твою пользу, лишило их лихости. Именно этот козырь, объединивший в себе: браваду, лихачество, удаль, несомненно, отчаянность ― способствовал победам недисциплинированной рыцарской конницы. Идти же на выручку тевтонцам сломя голову, напролом, ни к чему хорошему привести не могло. В лучшем случае они оказались бы в окружении вместе. Чувствовали это владельцы плоскогорья между озерами Пейпус и Вирцерв, и томительно ждали, когда епископ отдаст команду идти умирать.

– Как там Андреас и доблестные братья Штанге? – внезапно прервав молитву, спросил Герман.

– Вице-ландмейстер еле дышит. Медикус говорит, что арбалетный болт прошел рядом с сердцем. Этот день он не переживет, а вот братья, хоть и истекли кровью…

– Достаточно, – прервал Иоганна епископ, – мы должны перевезти Андреаса в безопасное место. Я обещал Господу установить у себя мир, и я выполнил обещание. Новгородские варвары покинули наши земли. Теперь же я обещаю Господу добросовестно блюсти права церкви. Мой долг исповедовать Андреаса фон Вельвена.

Герман не мог не знать, что орденцы не попадали под юрисдикцию епископов. Имея дела только со своей курией, они исповедовались лишь братьям-монахам, а если и их не было, то любой член ордена имел право принять исповедь. Но в данный момент рядом с Андреасом был только медик, от которого и избавиться недолго.

– Он уже.

– Что уже? – тихо переспросил епископ.

– Вице-ландмейстер исповедовался, – негромко пояснил Иоганн.

– Когда?

– Когда медикус отказался вынимать болт из груди.

«Опоздал», – подумал епископ Дерпта. Языческое золото, о котором донес его шпион из лагеря тевтонцев, пройдет мимо рук.

Через секунду Иоганн приподнялся на стременах, и, изменившись в лице, заорал:

– Герман! Латгаллы бегут прямо на нас. Рыцари, я приказываю охранять палантин епископа.

Сам епископ уже свесил ногу из носилок и задом, неуклюже стал выбираться из них, бубня себе под нос.

– Я еще полон сил, чтобы сесть в седло. Коня мне! Проклятье, помогите выбраться, где мои четки?

– Вы обронили их на той стороне озера, – сказал кто-то из рыцарей.

– Так найдите их!