Их сравнивали с подобием Страшного суда, с природными стихиями, вроде бури или землетрясения, а злые языки утверждали, что они очень похожи на хлыстовские радения. Так или иначе, но без общих исповедей невозможно понять феномен Иоанна Кронштадтского, поскольку в них «градус» народного поклонения этому священнику и внеразумной веры в силу его молитвы достигал как бы точки кипения, уничтожая в молящейся толпе всякие индивидуальные различия и превращая ее в единое покаянное «тело». Вернее всего было бы сравнить это с некой духовной «баней», где все равны в своей нечистоте и все желают одного: очищения.

В начале общей исповеди отец Иоанн обычно произносил проповедь на сюжет библейской истории. Затем говорил несколько слов о покаянии и громко на весь собор призывал собравшихся: «Кайтесь!»

«Тут стало твориться что-то невероятное, – пишет протоиерей Василий Шустин. – Вопли, крики, устное исповедание тайных грехов. Некоторые стремились – особенно женщины – кричать как можно громче, чтобы Батюшка услышал и помолился за них. А Батюшка в это время преклонил колени пред престолом, положил голову на престол и молился. Постепенно крики превратились в плач и рыдания. Продолжалось так минут пятнадцать. Потом Батюшка поднялся, пот катился по его лицу, и вышел на амвон. Поднялись просьбы помолиться, но другие голоса стали унимать эти голоса: собор стих. А Батюшка поднял одной рукой епитрахиль, прочитал разрешительную молитву и обвел епитрахилью сначала полукругом на амвоне, а потом в алтаре, и началась литургия. За престолом служило двенадцать священников, и на престоле стояло двенадцать огромных чаш и дискосов. Батюшка служил нервно, как бы выкрикивая некоторые слова, являя как бы особое дерзновение. Ведь сколько душ кающихся он брал на себя! Долго читали предпричастные молитвы: надо было много приготовить частиц. Для Чаши поставили особую подставку около решетки. Батюшка вышел примерно около 9 часов утра и стал приобщать».

Василий Шустин вспоминает, что из-за многочисленности людей причастие продолжалось до двух с половиной часов пополудни. Служба же начиналась в пять утра. Таким образом, даже существенно сократив время службы за счет общих исповедей, отец Иоанн вынужден был служить в соборе девять-десять часов – ежедневно.

Василий Шустин, как человек, влюбленный в отца Иоанна и направленный им на путь священства, пишет об общих исповедях предельно осторожно, обходя вниманием всевозможные эксцессы, неизбежные во время массового и мгновенного покаяния многотысячной толпы. По разным сведениям, на общие исповеди в Андреевском соборе собиралось от пяти до десяти тысяч человек, хотя сам храм был не слишком велик и при обычном течении службы был рассчитан одновременно на полторы-две тысячи прихожан, не больше. Люди во весь голос каялись друг другу не только в повседневных грехах, но и в уголовных преступлениях – воровстве, избиении родственников и даже убийствах, в том числе и детей. Поэтому миссионер В.А.Коновалов, например, пишет, что во время общей исповеди ему казалось, что он находится в Содоме и Гоморре – столь велика была концентрация вслух выкрикиваемых грехов и преступлений. Еще один очевидец вспоминает, как во время общей исповеди буквально по головам тесно стоявших людей побежал человек с криком: «Я убил! Убил!»

Есть свидетельства (между прочим, и духовной дочери отца Иоанна Екатерины Духониной), что во время исповедей из-за тесноты и неконтролируемости толпы не только случались обмороки, но и погибали люди. Однажды в начале причастия хлынувшая к отцу Иоанну толпа насмерть раздавила женщину. Вот как описывает этот страшный случай иеромонах Василий Мещерский:

«Народа набралось в храме до пяти тысяч человек, и, когда почтенный пастырь вышел со Святыми Дарами, чтобы приобщить всё это множество людей, принесших покаяние среди общей исповеди, толпа хлынула вперед и стеснилась с такой неудержимой силой, произвела такой ужасный переполох, что в одно мгновение из благообразно и молитвенно настроенной обратилась в нечто поражающее. Лица, за минуту красные, покрытые потом, вдруг побледнели, исказились; раздались отчаянные крики страдания и испуга – призывы к спасению… Духота сделалась невообразимая, одежда на людях обратилась в клочья, многие, особенно женщины и дети, падали, и тела их топтали навалившиеся вперед задние ряды. Железная решетка солеи едва выдерживала этот страшный натиск. К счастью, случившаяся вблизи военная команда под начальством пристава успела явиться на помощь: изувеченных стали выносить из церкви в ограду. Там происходили потрясающие сцены страданий: одних, в полубесчувственном состоянии, приобщали священники, сослужившие отцу Иоанну; другим – искалеченным и изуродованным – подавалась первая медицинская помощь; одна женщина, задавленная насмерть еще в соборе, была вынесена сюда – уже трупом».

Получив известие о смерти женщины, отец Иоанн, тем не менее, не прекратил службу, а только обратился к обезумевшей толпе с такими словами: «Знаете ли вы, что, может быть, покаяние нескольких тысяч вас не исправят греха этой одной смерти! Молитесь же!» Но Екатерина Духонина отмечает в дневнике, что «этот случай страшно его мучает и не дает покоя…»

Не удивительно, что многие, как Н.С.Лесков, осуждали отца Иоанна за «потворство» массовому поклонению его личности, объявляя это идолопоклонством. На самом деле всё было гораздо сложнее. Законы массового психоза одинаковы в любом месте и во все времена. Бессмысленно осуждать футбол за драки футбольных фанатов (хотя любопытно, что старец Оптиной пустыни отец Амвросий уже в начале XX века называл футбол «дьявольской игрой»). Слава отца Иоанна питалась не только его чудесами, но и бесконечным доверием со стороны самых простых и не искушенных в глубинах христианства людей. В своих приходах они не получали того духовного утешения, которое бывает особенно необходимо людям, чья повседневная жизнь, наполненная тяжелым физическим трудом, бесконечными заботами о пропитании семьи, болезнями своими и своих родных, бесправием перед сильными мира сего, лишена высшего смысла и даже вообще какого-нибудь смысла. В отце Иоанне они видели героя-праведника, который не скрылся в затвор, спасая душу от мира, но сделал свою праведную жизнь как бы частью жизни темной массы, кстати, вполне осознававшей свою темноту. Проанализировав письма к отцу Иоанну, Надежда Киценко пишет, что в подавляющем большинстве просьбы об исцелении сопровождались ясным пониманием того, что болезни посланы им «за грехи», а не являются простым следствием несправедливости судьбы. Но как избавиться от грехов, когда сама жизнь ежедневно толкает к ним и нет ни сил, ни времени, ни образования, чтобы всё это как-то осмыслить и исправить?

Есть множество свидетельств о том, как общие исповеди отца Иоанна оказывались мощным толчком к преображению людей, отвращая их от пьянства, от воровства, от любодеяний, возвращая волю к жизни и спасая от самоубийства.

Не случайно перед отцом Иоанном благоговела не только «темная» толпа. С огромным уважением к необычному священнику относились и просвещенные люди, далекие от фанатизма, – отец и сын Сикорские[26], врач Боткин, художник Репин. Из рук отца Иоанна получил благословение перед отправкой на Японскую войну адмирал Макаров, назначенный командующим Тихоокеанской эскадрой, – легендарный мореход, океанограф, полярный исследователь, кораблестроитель.