Иоанна Крестителя! Святые угодники не станут друг с другом ссориться и зависти в них нет. У каждого довольно силы, каждый может заступиться.

Сердце Агаси чувствовало, что в эту ночь никаких больше злоключений не будет. Он предложил всем преклонить колени и помолиться. На счастье, среди пленных оказались и поп, и дьячок. Начали служить заутреню, и город Ани, более тысячи лет не видавший службы церковной и не слыхавший молитвы, подумал в ту ночь, что их знаменитые цари и сродники встали из могил своих, благословляют его землю, прославляют воду, чтобы не думал отныне армянский народ, будто город его настолько уж богом проклят, что человеку в нем и жить нельзя.

Земля не разверзлась, небо не обрушилось. Курдистанцы и сами удивлялись, что это за нелепая басня, и как ее столь упорно в их сердцах запечатлевали.

Наступило утро. Агаси открыл веки – и обмер, не знал, верить своим глазам или нет. Церкви, стены, крепость, минарет – были так новы, так великолепны! – и необитаемы…

Агаси был неграмотен, он не мог бы вспомнить, что это за город. Призвал попа. Когда же узнал историю города, – так и обезумел:

– Горе мне и жизни моей! У нашего народа были такие города, такое было величие, а теперь он все потерял, остался в плену у разбойников, – сказал со слезами юный богатырь. – Нет, батюшка, нас сам бог привел сюда, бог придал силы нашей шашке, нашей руке, – не то мы стольких дел не совершили бы в одну ночь. У бога довольно могущества, чтобы всякий час прийти на помощь. А мы разбоем не заняты, ему нечего на нас гневаться, – мы разбойников уничтожаем, божий творения освобождаем. Останемся на этой священной земле, освободим от воров и разбойников могилы наших святых царей, наши святые церкви. Нас теперь больше ста человек. Что мы добыли – пусть все будет ваше. Останемся здесь и либо прольем свою кровь на земле святых наших царей, либо понемногу восстановим город их в его великолепии. Дома – есть, воды много, угодья, поля обширные, не одна церковь, а целых пять, да каких чудесных! Из-под камня добуду пропитание и вас прокормлю.

Но что камню сказать, что нашему курдистанскому армянину. Правда, в бою каждый из них исполин но раз что в книге написано, только то и навязывай ему на шею, другого и не говори. Хоть умри, – по-своему сделает, до того упрям.

– Как это можно? Кто же на проклятой земле останется? Разве четьи-минеи врут? Хочешь, руби нам шеи, вынимай души, только в этой пустыне, ей-ей, жить никто не останется, не останется нипочем. Хоть ты тысячу лет толкуй, хоть бейся о камень лбом. Не останемся мы, никак не можем, что ты там ни говори. Мы своей земли не оставим.

– Не оставите, – так и бог с вами. Видно, так уж наша звезда накривь пошла. Коли человек сам голову под шашку подставляет, – кому ж охота придет ему помогать? Оттого-то наш дом и разрушился. Идите, пошли вам бог счастливого пути, – да просветит он и сердца ваши, чтобы вы знали, что вам на благо и что на зло. Я со своими ребятами отсюда не уйду. Ежели из вас пожелает кто ко мне присоединиться, он будет мне за брата, станет светом очей моих. Будет у меня один кусок, – половину отдам ему. Для меня вес равно, – есть мир или нет.

Так сказал Агаси и велел, чтобы всю добычу разделили поровну. Сам он ни до чего не дотронулся. Только шашки и доспехи приказал товарищам взять себе. Всех своих одел он в курдские одежды, чтобы их нелегко было узнать, каждому подарил вдобавок по коню.

Увидев это, человек двадцать молодых удальцов стали просить, чтоб он взял и их себе в товарищи. Этих он тоже принял к себе, причастился, остальных же проводил со слезами на немалое расстояние, напутствовал и возвратился с товарищами обратно.

Закусили, потом обошли все крепостные стены и церкви. Лгаси приказал очистить башню на южной скале. Двух-трех человек послал в Шурагял купить хлеба, а сам, – этот юноша с сожженным сердцем, с испепеленным нутром, – пустился по всем дорогам и оврагам города, заглянул во все углы и закоулки, приметил сильные и слабые стороны местности и усталый, разбитый, вновь поднялся наверх, вышел из ущелья и один-одинешенек сел на краю башни. Посмотрел на Арпачай, на заходящее солнце, взял в руки платок и запел такое баяти:

Пожертвую, родина, всем собой

За тебя, – за воду, за дым родной!

Где слава твоя? Где почет былой?

Зачем ты бессильный лежишь, пустой?

Подумать только: эта земля,

Святые ущелья, горы, поля

Так гордо цвели! Ужасаюсь я, —

Без хозяев ныне страна моя.

Кто ж вам хозяин, родные края?

Где защитники ваши, цари, князья?

Увы, сиротствует ваша семья,

Отцами забыты их сыновья.

Едва лишь увижу – пропащий внук —

Я светлую землю, где спите вы,

Мне пламенем тело и кости жжет,

Мне хочется с вами в могилу лечь.

Зачем тогда не открыл я глаза,

Зачем не отдал душу за вас? —

Не стал бы я к вам припадать сейчас,

От горючих слез глаза бы упас.

Земля наша захвачена, жизнь – загублена:

Ах, мы у меча, у огня в плену,

Не видит небо вдовицу-страну,

Земля не разверзнет бездн глубину.

Когда б вам головы вновь поднять,

Любимых детей у горя отнять,

Чтоб горький край стал волен опять, —

Иль и нас с собою в могилу взять.

С рожденья вижу руины кругом.

Шли горы на нас, да сами потом

Искрошились они, а стереть не могли

Народ несчастный с лица земли.

Ах, сердце, холод в тебе и тоска,

Нет крови в жилах, ослабла рука,

Ах, увидать не дождусь никак,

Что ты свободна, что сгинул враг.

Каким дуновеньем к нам принесет

Дух обновленья и встанет народ?

Откуда к армянам помощь придет,

Какая рука нас двинет вперед?

Ах, этой руке я и жизнь отдам,

Лицом приникну к ее следам,

Ей кровью своей пожертвую сам,

Из гроба, и то ей хвалу