Я знал, что шансов у меня – кот наплакал. Знал, что мог просто-напросто вообразить это странное сближение и в субботу ровным счетом ничего не произойдет. Но все равно – идея втемяшилась мне в голову. И я не мог думать ни о чем, кроме нее.

Пришлось оставшиеся три дня, чтобы разогнать дурную кровь и забыться, гонять на велосипеде, принять предложение друзей с соседней улицы и попить вискаря; съездить в гипермаркет за продуктами, а потом в бассейн. А невидимый счетчик внутри так и отсчитывал: осталось тридцать шесть часов… двадцать четыре… двенадцать…

Наконец в субботу, в предвкушении многочисленных снующих по дорогам дачников, я встал рано. Для себя – очень рано, в шесть. Сделал бутерброды, термос кофе, налил бутыль воды. Даже не забыл захватить на всякий случай шляпу от солнца и мазь от комаров.

Жизнь в одиночестве приучила меня хозяйствовать.

Я ехал тем же маршрутом, что и в понедельник, и наблюдал, как с каждой минутой на дорогах становится все больше и больше лимузинов, как нервно несутся они, словно водители опаздывают на свои дачи, как на отправляющийся поезд.

В итоге я попал-таки в пару заторов и прибыл в пункт назначения только в половине десятого. Уже рядом с З*** я спохватился и на частном рыночке прикупил у старушки десять пионов: четыре – одной умершей и шесть другой.

На местном кладбище по-прежнему было тихо, хотя на обочине припаркованы были, в отличие от прошлого понедельника, две-три машины. Ворота, как и тогда, открыты – я взял цветы, сумку с провиантом и пошел к могилам.

Если сегодня, в выходной, здесь и были посетители, то буйная растительность, разросшаяся на погосте, скрывала их. В одиночестве, под посвист птиц, я подошел к «своим» памятникам. По сравнению с моим прошлым визитом ничего здесь не переменилось: все тот же засохший букет в заплесневелой воде, высокая трава, окаймляющая раковины… Я положил четыре пиона Наташиной маме, а шесть – ее бабушке. Как-никак, сегодня она была виновницей торжества.

Натальина мама, Алевтина Яковлевна, родилась двадцать четвертого июня. Фантазия у меня богатая – живу этим. Благодаря ей часто попадаю впросак, но порой и угадываю. И вот мне представилось, удивительно ясно, как кто-то приносит двадцать четвертого букет в честь мамы. Я, конечно, не эксперт, но возраст скукоженных роз на могиле примерно соответствовал этому сроку…

А сегодня – восемнадцатого июля, день рождения бабушки. И не просто день рождения – без пяти минут юбилей, девяносто девять лет. Каков, интересно, шанс, что этот кто-то снова посетит кладбище? Один на сто? Один на тысячу? Во всяком случае, гораздо меньше, чем сорвать куш в рулетку. Но мне ничего не оставалось делать, как поставить на кон.

Я расположился за чужим столиком чуть выше «моих» могил. Меня ниоткуда не было видно – я проверил. Виноград и хмель опутали рядом стоящую разлапистую яблоньку – мне же сквозь просветы в зелени были отчетливо видны оба памятника.

Я достал мобильник – почитаю-ка очередную повесть очередного претендента на звание новой детективной звезды, – налил в термосную крышечку кофе и приготовился к долгому ожиданию.

Пару раз я перемещался по лавке вслед за тенью. От жесткой скамейки без спинки болела спина – давненько я не читал (и не пил кофе) в столь спартанских условиях. И с каждым часом моя надежда, что кто-то здесь появится, становилась все призрачней. И только природное упрямство и стремление все доводить до конца продолжало держать меня на кладбище городка З***.

Наконец около трех часов дня я был вознагражден.

Я поднял голову: кто-то шел по тропинке в сторону могил. То была женщина. В опущенной руке она несла букет роз. Заросли кустов и склоненная голова мешали разглядеть ее лицо, но я видел, что она стройна, хорошо одета и, как мне показалось, молода. Сердце мое забилось. На мгновение мне показалось, что это может быть ОНА. Но вот женщина подошла к двум «моим» памятникам. Наклонилась, стала удивленно рассматривать пионы. Наконец положила букет на бетонную раковину и пораженно оглянулась по сторонам. И в тот момент я наконец смог явственно различить ее лицо. Это была Надя Алексеева (Пономарева) – вечный второй номер.

Вот она надела на свои белы рученьки перчатки и брезгливо выкинула старый букет (СВОЙ букет?) из пластиковой посудины. Затем опорожнила бутылку.

А тут и я появился из-за кустов.

– Здорóво, Надежда, – молвил я.

Ее зрачки испуганно заметались.

– Как хорошо, что ты помнишь ее предков, – продолжил я.

– У меня тут просто дача недалеко, – пробормотала она очередную глупость.

– Только скажи, что ты не имеешь никакой связи с Натальей.

– Я говорила ей про тебя. И она… Она ничего мне не ответила…

– Телефон! – угрожающе потребовал я.

– Зачем?

– Дай мне ее номер.

– Я не могу, дала слово…

Я придвинулся к ней вплотную и схватил за кисть. Она не отодвигалась, словно была загипнотизирована или же надеялась, что с ней сейчас произойдет что-то хорошее. Например, я вдруг нежно поцелую ее – прямо на могилах родственников ее заклятой соперницы.

– Надя, – сказал я ласково, – скажи мне номер ее телефона. Сейчас же. Или я сломаю тебе руку. Здесь никого нет, и никто не услышит твоих воплей. Давай. Мне надоело гоняться за тобой.

И я надавил ей на костяшки пальцев.

Мне было наплевать, что она подумает обо мне, что будет рассказывать о моем омерзительном поведении, я и вправду готов был сломать ей руку. Надежда, видно, прочла эту готовность в моих глазах.

– Ну?! – прикрикнул я.

– Я скажу мужу.

– Кисть-то к тому времени уже будет в гипсе. Чем муж тебе поможет? Накапает обезболивающего?

Я сдавил руку еще сильнее. Женщина ахнула, выкрикнула: «Пусти!» – и, словно загипнотизированная, полезла другой рукой в сумочку. Я освободил ее кисть. Она порылась и достала мобильник. Нашла нужный контакт: «Вот!»

Я выхватил трубку из ее рук. Какая-то неведомая мне Касимова. И имя – Мария. И первые цифры номера – код мобильного оператора – совершенно мне неизвестные.

– Она это, она, – пробормотала Надежда.

Я открыл следующую страничку: а вот и другой ее номер, городской. И адрес: город Н. – не так уж далеко от Москвы, подумать только! А дальше – улица, дом, квартира…

Я нажал на вызов городского номера – прямо с Надеждиного телефона.

После трех гудков в трубке раздался женский голос:

– Алло? – Я молчал. – Я вас слушаю? Да говорите. Алло, вас не слышно…

И хоть я всего несколько раз разговаривал с Наташей по телефону, я узнал, узнал безошибочно: это был ее голос. Ее!

Я нажал на отбой. Затем переписал все в свою телефонную книжку.

Надежда стояла рядом поникшая – словно из нее воздух выпустили. Я спросил: