— Отставить, Эллиот. Кто выдал вам лицензию психотерапевта?

— …ему это нравится…

— Лейтенант Эллиот предал своих товарищей и своего командира.

Дейв задохнулся.

— Вот что он сделал во Вьетнаме. Он отрекся от своего командира. Настучал на него. Отправил его под трибунал — его и еще пятерых парней. Не верьте ему. Ни единому его слову. Он — Иуда.

— Верно. — Дейв стиснул рацию с такой силой, что у него побелели костяшки. — Верно, Рэнсом. И я готов поспорить, что как минимум один из твоих людей — а может, и не один — сделает то же самое.

Дейв понизил голос и продолжил убежденным тоном:

— Один из вас, парни, сдаст Рэнсома. Вы сделаете это потому, что так правильно, или потому, что не сможете спать по ночам, или потому, что будете знать: если эта история когда-нибудь дойдет до властей, вы все окажетесь в таком же дерьме, что и ваш босс. А дерьма, друзья мои, будет по самые уши.

Рэнсом фыркнул.

— Бред. У меня есть полномочия…

— Рубить головы женщинам? Увечить женщин? Эй, парни, если у Рэнсома имеется такой приказ, я хотел бы увидеть его в письменном виде. То есть если бы я был на вашем месте…

— Вам ничто не грозит, парни. Я здесь старший офицер, я за все отвечаю, и…

— Это старший офицер получает приговор условно! — огрызнулся Дейв. — А рядовых вешают! Так было всегда и будет всегда! Я еще не встречал ни одного солдата, который бы этого не знал, Рэнсом!

— Мистер Эллиот, вы мне надоели. Скворец, я приказал вам звонить в штаб-квартиру. Выполняйте.

— Отставить, Скворец. Выслушайте мое предложение. Или вы примете его, или умрете.

Рация умолкла. Потекли секунды. У Дейва вспотели ладони. Он не смел положить рацию, чтобы вытереть их. В конце концов Скворец произнес:

— Валяйте, сэр. Думаю, что нам следует вас выслушать, чего вы там предлагаете. Если, конечно, никто не возражает.

— Вы меня разочаровали, Скворец, — прошептал Рэнсом. — Позвольте вам напомнить, что, если бы он хотел заключить сделку, он мог бы сделать это сегодня утром, в любой момент.

«Ты его допек, приятель».

— Куропатка, вы в это верите? — огрызнулся Дейв. — Вы были ближе всех к Рэнсому. Ну давайте, Куропатка, скажите нам — скажите своим парням, — что произошло бы, если бы я попытался заключить сделку.

Рэнсом повысил голос, хотя и слегка:

— Отставить, Куропатка! Я сам с этим справлюсь. Как все вы знаете, парни, если бы мистер Эллиот проявил хотя бы минимальную готовность к сотрудничеству, если бы он пошел нам навстречу, если бы он повел себя здраво, как мы могли надеяться…

— То вы бы вырвали ему сердце, — перебил его Куропатка.

Голос Рэнсома сорвался.

— Куропатка, черт побери, десантник паршивый! Скворец, черт побери, я тебе отдал приказ, и лучше, черт побери, пошевеливайся!

Дейв заставил себя говорить спокойно. Это было нелегко.

— Мои условия просты. Мне нужно лишь одно: Рэнсом. Вы отдаете его мне, даете мне пару минут, а когда я закончу…

— Брехун! Брехло лицемерное, дерьмо!

— Когда я сделаю то, что должен сделать, — то же самое, что сделал бы любой из вас, — я положу оружие и сдамся.

— Это брехня! Брехня! Не слушайте его!

Дейв произнес голосом усталого человека, смирившегося со своей судьбой:

— Лифты, скорее всего, повреждены взрывом, Скворец. Я спущусь по лестнице, по северной лестнице. Без оружия. Без всяких фокусов. С поднятыми руками. Остальное — на ваше усмотрение. Вы хотите меня прикончить? Что ж, полагаю, я все равно покойник. Хотите позвонить в штаб-квартиру? Тоже ладно. Что хотите, то и делайте. Мне безразлично. Я хочу лишь одного: несколько минут наедине с вашим боссом.

— Ах ты мудак! Ты что, думаешь, они такие дураки…

Кто-то перебил Рэнсома. Это был Куропатка. Он спокойно произнес:

— А как вы его заберете? Он здесь, наверху. Вы там, внизу.

— Я возвращаюсь обратно в кабинет Берни Леви. Через минуту буду там. У вас там висит веревка. Точнее, кабель. На северной стороне крыши. Привяжите Рэнсома и спустите его к окну кабинета — к тому, которое разбито. Но сперва снимите с него одежду. Я хочу, чтобы он был голым.

— Эй, мистер Эллиот, а я и не подозревал, что вы питаете ко мне такие чувства! — прорычал Рэнсом.

Дейв проигнорировал его реплику.

— Куропатка, Скворец! Ну как, мы договорились?

Воцарилось молчание. Дейв затаил дыхание. Теперь все зависело от верности. Насколько люди Рэнсома верны своему командиру? Насколько они любят его? Насколько крепки объединяющие их узы? В душах некоторых солдат присутствует стойкость, а это выше простого повиновения. Если человек, за которым они идут, правильный, ничто не может разорвать связь между ними. Они скорее умрут.

Но офицер, которому они отдают свою преданность, должен это заслужить. Дейв не думал, что Рэнсом ее заслужил.

И Куропатка тоже так не думал.

— Договорились.

Голос Куропатки звучал по-военному решительно. Дейв понял, что тот говорит правду.

— Мать вашу, руки прочь от меня! — взревел Рэнсом. — Да я вас под расстрел отправлю, мудаки, только попробуйте меня тронуть…

До Дейва донеслось ворчание и приглушенные ругательства. Из рации Рэнсома послышались звуки, напоминающие шуршание целлофана.

— Куропатка! — позвал Дейв. — Куропатка, вы на связи?

— На связи, мистер Эллиот. Где вы?

— Уже почти в кабинете Леви. Иду по коридору.

— Мы готовы спустить его.

— Одну минуту, Куропатка. Какого размера у него обувь?

— По-моему, двенадцатого. Широкая. Двенадцатый В или С.

Дейв вошел в кабинет Берни. Бойня и бессмысленный ужас, спутники всех войн, сколько их было на свете. Лучше не обращать на них внимания. Это единственный для солдата способ остаться в здравом уме.

— Отлично. Обувь оставьте. Но больше ничего. Даже носки. Только обувь. Вы меня поняли, Куропатка?

— Вас понял, мистер Эллиот.

— Можете называть меня Дейв.

— Он пошел вниз… мистер Эллиот.

Дейв подошел к окну и отдернул брезент. Он посмотрел наверх. Рэнсом только-только показался из-за края парапета. Он был голым и белокожим, и его мускулистое тело было на свой, грубый лад красиво. Даже издалека Дейву было видно, что тело Рэнсома покрывает запутанная паутина шрамов.

«Этот человек носит „Пурпурное сердце“. А может, и не одно».

Рэнсом снова взял себя в руки. Он больше не кричал и не сыпал ругательствами. Голос его был ровным и спокойным — лишь чувствовался слабый аппалачский акцент.