— Это слишком замысловато, Чарльз. Кравченко мертв. И если через тебя она пытается добраться до него, то, следовательно, она имеет довольно невысокое мнение о тебе.

— Правильно. Она ненавидит меня. И именно так демонстрирует мне свою ненависть.

Родитис сплюнул.

— Иногда наступает время, когда я начинаю задумываться, зачем я прилагаю так много усилий, чтобы войти в ваше аристократическое общество. Ведь в действительности вы попросту животные. Вы вспарываете друг другу животы как драматические актеры, а затем находите самое запутанное из всех возможных объяснений тому, что сделали.

— Может, это врожденное, — предположил Нойес.

— Да, конечно. И более того. Деньги сами по себе вас не интересуют; ваши прадеды наделали их столько, что их хватит на всю вашу компанию. Статус для вас также не имеет значения, вы приобретаете его с потерей невинности. Вы наследуете власть и положение. Поэтому, проводите ваши жизни в византийских интригах просто, чтобы не сойти с ума от скуки. Повторное рождение делает это более интересным. Вы можете перепрыгивать через поколения, вскрывать старые раны, удерживать старинную вражду, пугать друг друга, использовать секс как клинок. — Глаза Родитиса блестели. — А хочешь, я тебе кое-что скажу, Чарльз? Ведь я настоящий византиец. Я не интригую только ради интриг. Я пытаюсь найти им практическое применение. И пока вся ваша стая грызется и царапается между собой, я собираюсь войти в самый центр и взять все в свои руки. Как мои предки в свое время взяли Рим. Потихонечку, медленно языком Римской империи стал греческий язык, помнишь? Так работает Византия. Ты слушаешь?

— Я внимательно слушаю тебя, Джон.

— Хорошо. Мы займемся встречей Елены с Сантоликвидо позже. А теперь пойдем-ка, займешься вместе со мной гимнастикой.

— Я немного устал, Джон. Перелет из Нью-Йорка…

— Пойдем заниматься, — повторил Родитис. — Если ты будешь держать форму, тебя не утомит такая безделица, как перелет из Нью-Йорка.

Они зашли в дом, проследовали по коридорам с гладкими белыми стенами и спустились в прохладный подвал, где Родитис устроил гимнастический зал. Он спокойно подошел к стене и увеличил гравитацию в зале на десять процентов. Это было нечестно по отношению к Нойесу, но Родитис не желал подстраиваться под более слабого компаньона. Обычно он увеличивал гравитацию на двадцать процентов или более. Когда дела шли плохо, он, бывало, работал при двойной гравитации, напрягая каждую мышцу, нагружая сердце, легкие и мускулы до их предела, ради того, чтобы увеличить этот предел еще немного.

Раздевшись, Родитис спросил:

— Чарльз, не хочешь ли ты прочитать мантру, которая дала бы нам силы?

— Я не уверен, что такая существует.

— Все равно, скажи пару святых фраз. Затем раздевайся.

— Когда по воле злой кармы несчастья сопровождают нас, — начал Нойес, — только высшее божество может разогнать несчастья. Когда истинный звук Реальности гремит как тысячи громов, они могут быть вмещены в звучание Шести Слогов.

— Ом мани падме хум, — проблеял Родитис. — Извини.

— Для тебя все это глупость, не так ли, Джон?

— Западный буддизм? Если он есть, значит, это кому-то нужно. Я изучал искусство «правильной смерти», ты знаешь. Я имею ввиду подготовку своей личности к новой земной жизни.

— Интересно, как это — быть пассажиром в чьей-то голове?

Родитис спокойно посмотрел на Нойеса.

— Я не останусь пассажиром надолго, Чарльз. И ты, конечно же, должен понять это. Я всегда играю только наверняка. Если я не смогу стать зомби, то я не заслуживаю второго рождения.

— Мне жалко человека, который возьмет твою личность.

— Он будет жить вполне комфортабельно. Он просто не будет управлять своим телом и все, — Родитис громко расхохотался. — Хотя все это будет через шестьдесят-семьдесят лет. А сейчас мы будем заниматься гимнастикой, а не рассуждать о моей загробной жизни. Ом мани падме хум! Прости, Чарльз!

Родитис активизировал два вертикальных силовых экрана, которые раскачивались из стороны в сторону, находясь на расстоянии около пятнадцати футов друг от друга. Он зашел между ними и прыгнул вбок на левый экран, сжав ноги вместе и согнув их в коленях. Экран оттолкнул его, а он, ловко перевернувшись в воздухе, оттолкнулся ногами от другого экрана. Около двадцати раз он перелетал от экрана к экрану, ни разу не коснувшись пола, несмотря на увеличенную силу тяжести, а затем спрыгнул на то же место, с которого начал упражнение.

— Твоя очередь, — сказал он Нойесу.

— Джон, я…

— Давай!

Нойес нерешительно ступил между качающимися экранами и прыгнул. Его ноги попали в середину левого экрана, и тот швырнул его спиной на дверь. Он встал, потирая ушибленное место.

— Еще раз, — приказал Родитис. — Ты толстеешь, Чарльз. Слишком много ешь и много спишь. Я хочу, чтобы мои работники имели стройную фигуру и голодный взгляд.

Нойес со злостью прыгнул снова. Коснувшись экрана, он подогнул колени, пытаясь рассчитать силы, чтобы попасть в противоположный экран. Но его ноги достигли экрана не одновременно, поэтому вместо того, чтобы попасть на второй экран, он упал на пол, поцарапал щеку и разбил нижнюю губу. Когда он встал, на его лице была кровь.

— Мне жаль. Джон. Но я просто не готов к таким упражнениям, а к тому времени, когда я войду в форму, эта штука убьет меня, — сказал он, отдышавшись.

— Я облегчу тебе задачу. — Родитис схватился за ручку гравитационного контроля и повернул ее назад. Откуда-то снизу донесся раскатистый гул, и через несколько минут Родитис почувствовал снижение веса. — Попытайся еще раз, — сказал он.

Нойес пошел на позицию и прыгнул. Сильно потеряв в весе, он попал в экран слишком высоко, но это не имело значения. Он перелетел к другому экрану и упал на него плашмя, животом вперед. Затем отлетел назад, перевернулся в воздухе, отчаянно махая руками и ногами. Более минуты Родитис наблюдал, как Нойес метался между экранами. Вдоволь позабавившись, чувствуя раздражение, он увеличил гравитацию на десять процентов выше нормы, и Нойес тяжело рухнул на пол. На этот раз он поднялся с трудом. Его лицо покраснело, грудь тяжело вздымалась.

— Ну ладно, хватит, — милостиво сказал Родитис. — Мне вызвать врача, или перейдем к следующему упражнению?

Нойес пожал плечами. Родитис поднял тяжелый медицинский мяч и бросил ему в руки. Нойес поймал его и кинул обратно. Несколько минут они перекидывались мячом, причем Родитис постепенно и незаметно увеличивал силу броска, пока тяжелый мяч не начал летать с большой скоростью. Наконец уставшие пальцы Нойеса не удержали его, и мяч сильно ударил Нойеса в живот. Мяч укатился, а Нойес, задыхаясь, повалился на пол. Родитис не улыбался.

Они проделали еще несколько упражнений, поплавали,