Впрочем, некоторые дискриминационные ограничения распространялись на всех уроженцев Поднебесной. Они не имели права появляться ночью на городских улицах, обучаться иностранным языкам, иметь оружие, вести какую-то организованную общественную жизнь.

Большинство китайской образованной элиты было отстранено от управления страной. Правда, согласно указу Хубилая от 1291 г. китайцы могли занимать любую должность ниже губернаторской — но его ближайшие преемники об этом старались не вспоминать.

Да и многие бывшие чиновники, вообще «ученые мужи» шэньши, при всем страхе перед суровыми завоевателями, считали общение с ними ниже своего достоинства. Отдавая дань веротерпимости монголов, их мужеству, прямоте и честности, китайцы готовы были признать их «благородными варварами» — но в то же время варварами безнадежными. Такое обоюдное отстранение привело к тому, что многие «ученые мужи» стали преподавателями, литераторами и художниками, занялись учеными изысканиями. Особенно это относилось к южанам. На их родной земле монголы предпочитали назначать на должности если и китайцев, то выходцев с севера; а с другой стороны, южным конфуцианцам, при их давнишней культурной продвинутости, больше, чем кому-либо, могла претить сама мысль о сотрудничестве с варварами. Когда одного художника спросили, почему он изобразил дерево с оголенными корнями, ответом было: «Потому что монголы украли землю». Но мы еще увидим, что культурная жизнь в эпоху Юань была на большей высоте, чем можно было бы ожидать.

И тут же надо сказать о том, что множество китайцев оказались вне всяких разрядов, потому что в ходе войны были обращены в рабов. Рабов никогда не было столько в Поднебесной, как при монгольском владычестве.

* * *

Покоренная страна лежала в развалинах, во многих местностях обезлюдела, и ее надо было восстанавливать.

Кроме столичной, Китай был разделен на восемь больших областей, управляемых представителями высшей монгольской знати. Они обладали огромной властью над жизнью и смертью обитателей подведомственных территорий, но сверху за ними осуществлялся бдительный надзор. В целом традиционная китайская структура управления была сохранена, и здесь очень кстати оказалось такое ведомство, как цензорат и инспекция. Наибольшее же значение придавалось министерствам военного дела и вооружений — военная сила была и предметом гордости монголов, и главным орудием их владычества. Дополнительно к прежним было образовано ведомство, занимающееся розыском животных и людей. Сохранность первых весьма заботила монголов как природных скотоводов и всадников, а под вторыми имелись в первую очередь в виду беглые рабы. Точно так же деятельность образованного при юаньском дворе «Управления ремеслами и художествами» не совсем соответствовала нашему восприятию названия этого ведомства. Монголы практически закрепостили китайских ремесленников, заставляя их работать на нужды дворца, местных управителей, гарнизонов. Они, как и крестьяне, массами сопровождали отправлявшиеся в завоевательные походы армии. Только в государственных мастерских работало несколько тысяч умельцев — полурабов. Для прочих ремесленников сохранилось их объединение в цеха (ханы) — помимо прочего, так удобней было взимать с них подати (действовал принцип круговой поруки).

Потребность госаппарата в образованных людях в первое время удовлетворялась за счет иностранцев. Так, всесильным министром финансов был узбек Ахмед. После того, как он был убит во время мятежа в столице, его место занял тибетец Сангха — постоянно обвинявшийся в корыстолюбии и разврате (может быть, отчасти потому, что в ходе проведенной им денежной реформы многие китайцы понесли большие убытки при обмене старых денег на новые). Утверждали, что при его потворстве монахи нескольких буддийских монастырей, чтобы оплатить ремонт своих храмов, разграбили усыпальницы императоров династии Сун, присвоив хранившиеся там огромные сокровища.

Завоеватели не очень утруждали себя земельными вопросами. Их собственные обширные поместья обрабатывались или рабами, или превращенными в бесправных издольщиков крестьянами. Немало земель было отписано буддийским монастырям, которым покровительствовал Великий хан. Были восстановлены «служебные наделы» для чиновников, в том числе китайцев. В остальном дело было пущено на самотек. И на Севере, и на Юге сохранились прежние формы землевладения, при своем остались даже крупные южные владельцы (если уцелели во время долгой войны). Но налоги южане платили более тяжелые. Процесс сбора налогов у монголов был поставлен очень основательно, с дотошностью, просто удивительной для уроженцев диких степей: специально созданные в провинциях управления проводили регулярные переписи населения и находящегося в семейном пользовании имущества, постоянно обновляя эту базу данных. Крестьян бесцеремонно сгоняли на всякие работы, использовали как вспомогательную рабочую силу во время далеких военных походов.

В чем монголы были особенно неправы — это в их наихалатнейшем отношении к ирригации и плотинам. Иное дело пути сообщения. При Хубилае была начата реконструкция Великого Канала, и при нем же была приведена в образцовый порядок и расширена сеть дорог и почтовых станций. Во-первых, какой монгол не любит быстрой езды, во-вторых, без хороших дорог нельзя было управлять огромной империей (это оказалось возможным только у нас), в-третьих, к торговле монгольские правители относились с большим интересом, чем их ханьские предшественники (кочевник — это зачастую еще и караванщик).

В торговле также пользовались преимуществами иностранцы, в основном мусульмане — персы и таджики. Они объединялись в крупные компании — уртаки, и вели торговлю как по старым караванным путям, проходящим через Монголию, Южную Сибирь, Среднюю и Переднюю Азию, так и осваивая новые необъятные горизонты, открытые им монгольскими завоеваниями. Принадлежащие уртакам огромные караваны состояли из тысяч людей и вьючных животных. Важнейшим торговым центром стал Пекин.

Но всю деловую жизнь — и торговлю, и ремесло подрывало стремление монголов пустить в оборот как можно больше бумажных денег вместо металлических. Сначала казна стремилась поддерживать их реальную стоимость на достаточно высоком уровне, но вскоре финансисты стали все чаще баловаться с показавшимся им, вероятно, очень занятным печатным станком.

* * *

Хочешь не хочешь, но у монголов не оставалось иного выхода, как привлекать к делам все больше и больше китайцев. Чем глубже погружались завоеватели в заботы по управлению огромной страной, тем больше сталкивались с потребностью в хорошо образованных людях со знанием местной специфики.

Иностранцы для этой роли не очень годились, а после нескольких городских восстаний, направленных в том числе и против них, многие из них предпочли отбыть восвояси. Так что монголам самим, при всем их высокомерии, приходилось вникать в курс дел и приобщаться к местной культуре.

Встал вопрос как об отборе, так и о подготовке кадров — и здесь тоже, некуда было деваться от китайского опыта. Интересно, что первым о восстановлении системы экзаменов еще в 1237 г. задумался Великий хан Угэдэй при покорении Северного Китая. На этом настаивал знаменитый Елюй Чуцай, киданец по происхождению — советник сначала его отца Чингисхана, а потом его самого. Был издан указ, согласно которому на конкурсный отбор должны были явиться все конфуциански образованные лица — вне зависимости от рода и племени. В документе содержалась угроза: если владельцы отвечающих требованиям рабов будут утаивать их, то им несдобровать — голова с плеч. Но на Угэдэя свалилось много других срочных дел, а в 1241 г. он скончался. Мероприятие не состоялось.