бы ты нормальной женой, не завела бы себе любовника, да еще и мента!

Ого! А Митяй-то у нас оказывается "высоких моральных принципов"!

— А чего это тебя так сильно задевает? — продолжала я, хотя рисковала по страшному — не ровен час и он прибьет меня, как надоедливую муху и плевать ему будет на деньги. Или не плевать?

Митяй совсем изменился в лице, видать, я единственная кто осмеливался говорить с ним в подобном тоне. Секунду он смотрел на меня, и на лбу было написано большими буквами — сейчас убью. А потом вылетел, как пуля. И чего это с ним? Я, конечно, знала, что он придурок, садюга и сволочь, но его поведение все же было странным.

Долго ждать мне не пришлось. Он вернулся с абсолютно спокойным лицом. Видимо пар выпустил на ком-то другом, странно, что не на мне. Хотя я теперь товар, а товару нужен соответствующий вид.

— Не могу сказать, что я по тебе успела соскучиться, — заявила я, Митяй хмыкнул и странно на меня посмотрел, наверное, приценивался. Я лихорадочно думала. Помощи мне ждать не от кого, так что остаётся надеяться только на себя. А вот что я могу — это вопрос. Драться и стрелять я не умею, да какое там, я даже водить машину не умею.

— Ну, что, цыпочка, раздевайся, — мерзкая ухмылочка расползлась по всей физиономии.

Я вздрогнула, и глаза на него вытаращила.

— Сдурел?

— Нужна ты мне, у меня бабы и красивее есть, — фыркнул он и даже глаза закатил, — Осмотр товара, дура.

— А если не разденусь? — решила уточнить я.

— Тогда придется товар немного подпортить, — грозно ответил он.

Я обреченно вздохнула. Конечно, раздеваться перед этим кровососом не было никакого желания. Да и в одежде я чувствовала хоть какую-то защищенность, но, твою мать, но.

Я быстро скинула свои шмотки, всем сердцем желая этой скотине сдохнуть в адских муках. Митяй не спеша осматривал меня, но тут его глаза изумленно расширились, и он ругнулся так, что у меня возникло острое желание проверить, не выросла ли у меня третья нога или, к примеру, хвост.

— Что это, твою мать?

— Где? — не поняла я, сначала убедившись, что лишней ноги и хвоста нет.

— Вот, — указал он на живот.

— Пирсинг, в 13 лет сделала, когда за границей с отцом была.

— И колечко там приобрела?

— Нет, колечко подарок.

Что он никогда пирсинга не видел? Сейчас это и у нас в моду вошло.

— От кого?

— Какая разница, — отмахнулась я.

— Просто скажи от кого и все! — заорал он.

— У отца есть друг, — начала я рассказывать, лишь бы отвязался, — Дядя Боря, он занимается ювелирным делом вот он мне колечко и презентовал на шестнадцатилетние, между прочим, эксклюзив, дядя Боря больше такого никому не делал.

— Делал, — тихо и хмуро произнес Митяй.

— Кому? — удивленно ляпнула я, а потом вдруг поняла, что Митяй знает его. Дядя Боря был моим крёстным. Только я совсем не понимала, причем тут он.

— Одевайся, — хмуро произнес Митяй и даже отвернулся, чем несказанно меня поразил. Меня, естественно, долго упрашивать не пришлось.

— А ты кем ему приходишься? — буркнул Митяй все еще стоя ко мне спиной.

— Крестницей.

Он снова витиевато и длинно выругался.

Что-то тут было не чисто, и надо бы это выяснить. Что-то пошло не так для них, и это откровенно радовало. Каким- то образом это «не так» подразумевало дядю Борю. В следующую минуту Митяй подорвался и буквально вылетел из комнаты, никак черти вынесли. Но, по всей видимости, долго вдали от меня находиться он не мог, поэтому весь оставшийся вечер я постоянно видела его морду. То спросит какую-нибудь чушь, то покушать принесет, то просто слоняется по комнате из угла в угол. Под конец его метаний я не выдержала.

— А ты, часом, не заболел? — осведомилась я, глядя на него с неприязнью.

— Заткнись.

Лаконичный ответ, не придерёшься, и главное начисто отбивало охоту дальше расспрашивать. Лоб его сморщился, видать напрягал он свои полторы извилины до основания.

— И когда же сие знаменательное событие произойдет? — подала я свой голос.

Он прервался от раздумий и непонимающе на меня посмотрел.

— Встреча с хозяином, — терпеливо пояснила я.

— Через неделю, — ответил он и снова углубился в себя.

Митяй был не похож сам на себя, а я даже представить не могла, что же для меня лучше — чтобы он молчал как сейчас и не донимал меня, или же, чтобы орал, как потерпевший, тем самым выдав мне какую-нибудь лишнюю информацию. Немного поразмыслив, я решила, что лучше пусть орет и надо бы к нему основательно придраться. Но вот вопрос — к чему-придираться-то? Так чтобы за живое задело, но и так чтобы он меня в порыве гнева не прибил. Надо признать, что, несмотря на скверный характер, мужик он был спортивного телосложения, видимо, ни один день в качалке провел, и достаточно симпатичный. Так что внешность отпадала сразу. Ну а цепляться к интеллекту Митяя будет только самоубийца. По крайне мере я на такое не решаюсь. Но через два часа его напряженного раздумья и метания по комнате, я решила попробовать, так как наблюдать дальше его рожу не было никаких сил.

— Ты никак теорему Ферма в уме решаешь?

Он бросил на меня взгляд исподлобья, но ничего не сказал.

— Или же возьмём круче: думаешь над глобальным вопросом, что появилось раньше курица или яйцо! — не угомонилась я.

— Ты когда-нибудь молчишь?

— Только по праздникам, мужским, из уважения, — изрекла я с умным лицом.

Митяй неожиданно весело хмыкнул, чем здорово напомнил мне нормального человека, и спросил без злости:

— Ты, вероятно, по бабьей своей глупости, думаешь, что я идиот?

— Нет, — вдруг испугалась я.

— А я к твоему сведенью закончил физмат.

— Это ж как тебя угораздило в бандиты то податься? — обалдело спросила я.

— «Я бандитом стать хочу, пусть меня научат», читала Агнию Барто в детстве? — и хохотнул, опять — таки по- человечески.

Но как оказалось, самое интересное было впереди. Ночью я не могла сомкнуть глаз ни на минуту. Все так странно и нереально. Бересов со своими философскими замашками, а теперь Митяй почти в человеческом облике.

Прямо надо мной послышался топот ног, где-то снаружи взревел мотор машины и через секунду все смолкло. Кто-то в спешке, среди ночи уехал. К чему бы это? Еще через пять минут кто-то вставил ключ в мою дверь и начал открывать. Я присела на кровати, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в кромешной тьме. Изумлению моему не было предела, когда