– Когда мы окажемся в Шотландии, пройдёт три недели, прежде чем мы сможем пожениться. Там придётся ещё немного подождать.

– Это другое, – шёпотом возразил он. – Ты будешь рядом. Мы сможем есть вместе, гулять по селению, посещать церкви и развалины… всё что угодно! – Он робко улыбнулся. – Ты себе не представляешь, как долго я хотел показать тебя миру!

Девушка подалась к нему ближе, глядя на него сквозь полусомкнутые ресницы.

– Разве ты не будешь скучать по тому времени, когда я была только в твоём распоряжении? – тихо спросила она.

Его рука скользнула к её талии.

– Элеонора, – чуть слышно проговорил Чарльз, привлекая её ближе. – Я скучал по тебе каждый день…

Чей-то кашель эхом разнёсся по церкви. Они дёрнулись и отпрянули друг от друга.

– Я должен идти, – прошептал Чарльз, в последний раз чуть сжав её руку. – Я скоро напишу тебе.

Он ушёл. Элеонора ждала, сделав вид, что молится. Разум буквально кишел мыслями.

Одно желание решит все её проблемы. Мистер Пембрук контролировал доступ к её деньгам. Мистер Пембрук мешал их с Чарльзом женитьбе. Мистер Пембрук приставал к Ифе. Элеонора желала ему смерти.

Достаточно будет одного слова.

Она даже выстроила предложение в сознании.

«Я желаю, чтобы мистер Фредерик Пембрук был мёртв».

Даже проговаривая эти слова просто в мыслях, она чувствовала себя сильной. Впредь её ничто не остановит! Он будет пресмыкаться, плакать, сопротивляться, но не сумеет остановить черноглазую женщину – она придёт за ним, словно ангел возмездия. Она будет смотреть, как он умоляет.

Элеонора вздрогнула от силы собственного предвкушения. Что она делала? Когда она научилась так радоваться перспективе смерти и насилия? Вовсе не такой она желала быть. Она хотела уберечь подруг, хотела выйти замуж за Чарльза, и у неё ведь оставался только один способ.

Разве это превращает её в чудовище?

Элеонора посмотрела на витражное окно. Святые плакали, и ангелы пели, а Иисус страдал в ярких красках. Взгляды всех их, казалось, были прикованы к девушке. Будь она более добрым, светлым человеком, то верила бы в Бога, или в судьбу, или во что-то ещё, что должно было вознаграждать добрых и наказывать нечестивых. Прежде она бы так и поступила. Но теперь она сама увидела, что жизнь делает с людьми, которые верят в некую туманную благостную высшую силу и не полагаются ни на что иное. Возможно, такие явления существовали в мире лишь потому, что в них верили. Возможно, на самом деле их не было вовсе, и только сила миллионов людей, отчаянно желавших, чтобы это было реальностью, давала им знаки, которые они искали. Эта мысль покалывала внутри – возможно, только поэтому она чувствовала то, что чувствовала.

Возможно, она видела черноглазую лишь потому, что желала видеть.

Элеонора отбросила эту мысль. Она обратилась к инспектору за помощью. Она пыталась уберечь Ифе от опасности, когда заключала сделку с мистером Пембруком. Она пыталась заслужить у миссис Клири деньги, чтобы отыскать Лею и выкупить для Ифе выход из Гранборо. Всё это не увенчалось успехом. Дела пошли на лад, лишь когда Элеонора взяла всё в свои руки.

Она уже сделала столько всего, о чём раньше даже подумать не могла, – возлежала с мужчиной вне брака, угрожала своему работодателю, избавилась от нежеланного ребёнка. Сколько из этих поступков были злом? Они с Чарльзом были влюблены друг в друга. Угрозы мистеру Пембруку заставили хозяина оставить в покое Ифе. И, конечно же, лучше вообще не иметь ребёнка, чем родить его без возможности как следует о нём позаботиться.

Так будет ли злом убить мистера Пембрука?

Элеонора чуть вздрогнула и поднялась. Ей нужно было на свежий воздух – проветрить мысли.

Город окутала тончайшая пелена грязного дождя. Вблизи Сохо простое платье Элеоноры казалось прекрасным среди заштопанной поношенной одежды людей вокруг. Маленькие девочки, торгующие кресс-салатом, выращенным на грязной фланели, бродили от двери к двери, и их волосы обвисли мокрыми прядями. Трубочисты вычищали трубы, сплёвывая в сточные канавы. Элеонора ускорила шаг, направляясь к большим чистым улицам. Какая-то женщина в потрёпанной шали последовала за ней. Лучше здесь и правда не задерживаться.

Элеонора проталкивалась через толпу, мимо ярко освещённых витрин магазинов, где нарисованные горцы у табачных лавок и мужчины, носившие рекламные доски, рекламировали всё, от обуви до сургуча. Продавцы книг всеми силами пытались спрятать товар от дождя. Ярко одетые женщины чинили плетёные стулья на заднем крыльце красивых домов. Мальчик в наспех нанесённом клоунском гриме раздавал грязные приглашения на шоу заезжего цирка.

Элеонора брела сквозь толпу и гадала, что они бы сделали или пожелали сделать с ней, если б узнали, что она сотворила.

Не успела девушка опомниться, как вышла к особняку Гранборо.

Она не сразу узнала дом, потому что тот уже чуть ли не рушился. Часть черепицы упала с крыши и разбилась о мостовую. Все окна были покрыты толстым слоем грязи, а на каждой стене остались влажные потёки. Ставни в гостиной были закрыты, как и у половины спален, и ни одна из труб не работала как надо – дым выходил из длинной трещины, бегущей по стене. Однако ступеньки главного входа были вычищены, и при виде этого к горлу подкатил ком.

За стеной сада Элеонора увидела, как открылась задняя дверь. Пару мгновений спустя через ворота прошла Ифе с большой корзиной в руке. Элеонора бросилась навстречу подруге:

– Ифе!

Завидев её, ирландка крепче сжала корзину и поспешила прочь, но девушка последовала за ней.

– Ифе, постой! Я лишь хочу поговорить с тобой.

Ифе не встречалась с ней взглядом.

– Хозяин запретил нам с тобой разговаривать.

– Ну конечно же, – огрызнулась Элеонора. – Когда это имело значение? Разве мы не друзья?

– Хозяин запретил нам с тобой разговаривать, – повторила Ифе.

Элеонора замерла. На Ифе было новое платье из тонкой мериносовой шерсти, с кружевом на воротнике и манжетах. И она всё так же не смотрела на Эллу.

Страх всколыхнулся внутри.

– Ифе, – тихо позвала Элеонора. – Что ты наделала?

Ирландка наконец вскинула голову. Её глаза горели:

– Ничего я не сделала! Не смей…

– Тогда откуда у тебя новое платье?

– Он заработал немного денег, – пробормотала Ифе. – Сказал, что мы все получим новое платье. А мне дал первой, потому что…

Элеонора положила руку на плечо подруги, чувствуя вдруг ужасную тошноту:

– Не надо говорить вслух. Я знаю, тебе не нравится говорить о таких вещах.

– Ты не понимаешь, Элла! – торопливо сказала Ифе. – Я должна думать о семье! Мишелю становится хуже с каждым днём, и хозяин говорит, что, если я буду его слушаться, он даст мне чуть больше денег на лекарства. И так ведь будет лучше, чем просто ждать, пока он… пока он…