– Они ждут, каким образом ты сумеешь меня перехитрить и победить, – почти выплюнул слова настоятель. – Для них моя сила ничего не значит. Мы по ту сторону строк. Мы заперты среди решётки слов. Каждая буква – первооснова нашей жизни.

Над краем крыши, за спиной Бога, показалось небольшое птичье тело. Перья были встопорщены и с нескольких мест на теле капала кровь, но Феникс всё так же сиял оттенками стихий. И он готовился атаковать вновь.

– Ни к чему, – я лишь покачал головой и поманил птицу к себе. И чем ближе она подлетала, тем слабее становилась магическая аура феникса. Мне на плечо приземлился уже просто белый ворон. И вновь перевёл внимание на бога: – И у меня есть шанс тебя победить? Полагаю, уважаемые читатели за меня, моё им почтение?

– НЕТ! – взревел человек внутри Бога. – Я не дам это сделать! Я уйду из этого мира! Во мне Вера Бога, и я сумею вырваться… Я сумею сам стать творцом!

И Бог стал таять. Просто и банально таять. Не успела моя челюсть упасть на пол, как фигура стала полупрозрачной. А после и вовсе исчезла. Я бережно погладил по голове ворона, устроившегося у меня на плече, пробормотав:

– Шеф будет орать.

Эпилог.

Я вновь облажался. Шеф не орал.

Спустя пару часов, когда команда спасателей сумела пробиться к нам сквозь все завалы, с ними прибыл отряд Редакторов, которых возглавлял Шеф, а за ним верным псом следовал Шурупов. И если Шурупов пытался что-то говорить, то Шеф только грустно посмотрел, покачал головой и ушёл. И это оказалось страшнее любого крика, мата, ора и попыток меня убить.

Так как мы не сопротивлялись… вернее, я не сопротивлялся: Максим Козлов, Алексей и Чунаев были связаны, а девушки до сих пор спали. Меня весьма вежливо заковали в наручники и усадили в автозак. В одиночестве, если не считать пару спецназовцев-охранников.

Однако увозить куда-либо не спешили. Даже двери не закрыли, и скоро ко мне вновь наведался Шурупов, который снял первый допрос. Я рассказал всё максимально честно со всеми подробностями, какие успел к этому времени вспомнить.

Самое забавное, под конец истории Шурупов даже бросил: “Мы во всём разберёмся”, – и звучало это вполне дружелюбно. Однако, несмотря на это ни он, никто либо другой обвинений мне никаких не предъявил. Но в том, что это лишь дело времени, я не сомневался.

И я сидел в автозаке уже полчаса, наблюдая как разъезжаются кареты скорой помощи и машины полиции. Репортёров, разумеется, не пускали, пока не создадут нужную легенду происходящего – упаси боги люди поверят не в то, что нужно. По той же причине здесь не буянили и представители администрации – ещё кто подумает, что они виноваты.

Мне дали горячего чая и тёплое покрывало. Мой феникс кружился где-то в небесах. А на горизонте уже алел закат. Лишь моя изодранная в хлам одежда, корка грязи, вкупе с осенней прохладой не позволяли полностью раствориться в прекрасном моменте. Мне было спокойно. И грустно.

Я поднял голову, стараясь, чтобы слёзы не текли. Мне было о чём печалиться: о своём будущем; о ранах любимых и близких; в конце концов, о разрушениях. Но я оплакивал самую великую потерю: Брут… он совершил своё последнее предательство и оставил меня без своей ехидной поддержки и ядовитого совета.

Уважаемый читатель, наверно, у тебя возникал вопрос: о чём же печалиться, если мы всю историю ругались, подставляли друг друга и, будь возможность, подрались? Всё так. Более того, он никогда не был частью меня. Но он являлся родственной душой. Той душой, которую я любил всем сердцем. Той душой, которой покорился без остатка и которую поглотил сам. Так я получил лучшего друга.

Вот только у любой души есть свет и тьма – противоборствующие силы. При этом человек силён, когда они в балансе. У нас с Брутом не было разделения на доброго и злого – мы тоже являлись противоположностями, которые уравновешивают друг друга и дополняли в своей гармонии. И теперь осталась лишь одна часть… Слабая часть. Потерянная часть.

Единственное, я мог порадоваться за Брута – он выполнил свою миссию и вернулся к Марии. Он вновь стал её душой… но от этого не менее больно. Не позволял мне поддаться отчаянью лишь феникс в небесах. Брут не оставил меня одного.

– Он здесь, паршивец, – раздался раскатистый голос Шефа. – Я приказал его не увозить до вашего прибытия.

Перед раскрытыми дверьми автозака появился мой Шеф в непривычном виде: весь его облик выражал дружелюбие и радушие. Хотя нет! Правильнее: идеально скрытую ненависть и каплю страха, застывшую в чуть согбенных плечах. И обращено это было на двух людей, один из которых облачён в строгий деловой костюм, а второй в военную форму без знаков различия. Но что бросилось в глаза, так это одинаковые наручи… хотя даже не наручи, а аккуратные керамические браслеты последней модели.

– Правильно, – спокойно кивнул человек в костюме. – А теперь, оставьте нас. Нам нужно поговорить.

– Не наглей, Болтун! Это я рекомендовал Кугтыматова! Сергей мой подчинённый… – возмутился Шеф.

– Уже нет. Сейчас он Редактор, превысивший полномочия. А дальше… будет зависеть от разговора. И да, заберите охрану. Мы с ним справимся, – и в голосе ни капли самоуверенности, лишь усталая рутина.

Шеф махнул спецназу на выход и сам поспешил удалиться, лишь напоследок бросив на меня сочувственный взгляд. Я же осторожно осматривал пришельцев, боясь даже думать, откуда они.

– Сергей Кугтоматов, – просканировали меня взглядом человек в костюме. – Можете называть меня Болтуном. Со мной Раздолбай. Мы – военные Критики.

– Это вас вызывали уладить дело с Артефактором? – уточнил я на всякий случай. Не смеяться над позывными у меня хватило инстинкта самосохранения.

– Да, мою команду. А затем мы спешили, чтобы остановить Бога. Но в обоих случаях мы опоздали, – человек обозначил вежливую улыбку.

– Виноват. Создал проблему в обоих случаях. Но, прошу заметить, и решил её тоже я.

– Мы заметили, – кивнул собеседник, а мне становилось всё больше не по себе. Даже Бог казался не столь всезнающ и пофигистичен. Он был больше похож на человека. Не то что эта сухая речь, c которой идеально сочетались кибернетические улучшения, поблескивающие в закатных лучах на лице, сквозь иллюзию