дела о признании права собственности на алмаз данные обстоятельства никак не касались.

Какой бы правдоподобной ни была их история, несмотря на веские доводы, соперники не упускают возможности возразить на них. Краеугольный камень аргументации Миллеров — рассказ Циты. Однако их пытаются опротестовать под тем предлогом, что бывшая императрица свидетельствовала не под присягой и записи не оформлены как дача показаний. Поскольку женщины нет в живых, она не может явиться в суд для перекрестного допроса. Кроме того, вдова последнего австрийского императора давала интервью в возрасте восьмидесяти с лишним лет, а потому ее памяти нельзя доверять. А если и можно, где гарантия, что сам Карл был в здравом уме, когда дарил Флоре бриллиант? В конце концов, гибель империи — это немалое потрясение. Итальянцы даже высказывают предположение, что в конце жизни Цита страдала от деменции, которое австрийцы с негодованием отметают. Может, Цита и свергнутая императрица, но она остается австрийской исторической личностью. И все же австрийцы солидарны с итальянцами и потомками Габсбургов, что сказанное в интервью основано на допущениях и не может быть принято как доказательство.

Поначалу судью Риччи эти аргументы убеждают. Она соглашается, что видеозаписи не могут быть квалифицированы как документальное свидетельство и не равноценны воспоминаниям ныне живущего человека, с которого можно снять показания специально для суда. Многие из заявлений Циты на записи требуют пояснений в процессе перекрестного допроса. Том возражает, что записи Циты — документ старый, но приемлемый в качестве доказательства, однако это зависит от определения слова «документ» — допустимо ли его толковать в столь широком смысле, чтобы включать сюда и видеоматериалы.

Тем не менее в итоге судья признает, что сказанное Цитой идет вразрез с ее личными интересами.

— Интервью свидетельствует об осведомленности императрицы в том, что ее муж добровольно подарил Флоре Теппер, также известной как Флора Ауэрбах, алмаз «Флорентиец», — зачитывает судья Риччи свое решение четырем соперничающим сторонам. — Хотя в означенное время император Карл фон Габсбург действительно мог находиться в чрезвычайно подавленном состоянии, его жена, императрица Цита Бурбон-Пармская, признавала, что он никогда, даже на смертном одре, не жалел о сделанном Флоре Теппер, также известной как Флора Ауэрбах, подарке. Поскольку подобное признание противоречило интересам Циты в отношении бриллианта, я нахожу ее заявления заслуживающими доверия и приемлемыми в качестве доказательств. — Когда остальные участники высказывают возражения, судья подводит черту: — Это мое окончательное решение. Я принимаю видеоинтервью в качестве доказательства. Протесты можете выразить в апелляции.

Итальянцы, австрийцы и Габсбурги вихрем вылетают из зала суда, а Бек и Том задерживаются.

— Неужели свершилось? — недоверчиво спрашивает Бек.

— На самом деле, — отвечает столь же изумленный Том.

На следующее утро Габсбурги отзывают свой иск. Их адвокаты делают заявление прессе: «Поскольку алмаз „Флорентиец“ всегда будет достоянием династии Габсбургов, семья решила сосредоточиться на более насущных проблемах. Кому бы ни достался бриллиант по суду, семья надеется, что нынешние владельцы примут разумное решение выставить его в экспозиции музея, где публика сможет видеть бриллиант, принадлежавший многим поколениям императорской семьи».

Итальянцы и австрийцы немедленно подают возражения процедурного характера, чтобы затянуть окончание досудебного представления доказательств. Они настаивают на необходимости привлечь новых экспертов, чтобы оценить, действительно ли император мог на законных основаниях подарить Флоре алмаз до введения в действие Габсбургского закона. Даже если так, Флора хранила бриллиант в Вене на протяжении двадцати лет, прежде чем Хелен увезла его в Америку, — двадцать лет, в течение которых ее могли по закону обязать вернуть камень австрийскому правительству; двадцать лет, в течение которых австрийское правительство, в свою очередь, могли обязать вернуть алмаз Италии в качестве репараций.

Но судья Риччи непреклонна:

— Каждой стороне было предоставлено достаточно времени для оглашения свидетельских показаний многочисленных специалистов относительно Габсбургского закона и Мирного договора тысяча девятьсот двадцатого года. Неужели вы хотите убедить меня, что этих экспертных мнений недостаточно? — Прежде чем адвокаты успевают подать голос, она сама отвечает на свой вопрос: — Не вижу необходимости вызывать новых свидетелей, чтобы задавать им вопросы, на которые уже ответили другие специалисты. Дата окончания предварительного рассмотрения доказательств остается в силе, срок истекает в конце месяца.

После чего у сторон будет тридцать дней на представление ходатайств о решении в порядке упрощенного судопроизводства, чтобы судья могла установить, имеет ли кто-то из них законные претензии на владение «Флорентийцем».

Прежде чем начинает тикать тридцатидневный срок для подачи возражений, итальянцы отзывают свой иск. Их адвокаты выступают в прессе с таинственным заявлением о приоритетах в расследовании относительно других объектов культурного достояния.

Редкий случай, признается Том Бек, так и не выяснив причин их отказа от претензий.

— Может, они обнаружили что-то новое? Очевидно, что судья не склонна давать им преимущество перед австрийцами. Ей, видимо, претит необходимость сверяться с европейскими законами. Итальянцы, наверно, догадались, что любой спор с Австрией придется выносить в Европейский суд. Но почему они не подали апелляцию, ума не приложу, делайте со мной что хотите.

— Слова, которые каждый мечтает услышать от адвоката, — улыбается ему Бек, попивая виски во время празднования в ресторане «Континенталь».

— Значит, два соперника выбыли. Теперь мы один на один с австрийским правительством, — говорит Том, поднимая стакан.

Бек держит свой около рта.

— Как ты думаешь, то, что судья не стала продлевать срок раскрытия доказательств, — это же хорошо, да? Она уже решила, как поведет дело?

— Учитывая, что она позволила нам представить солидные доказательства, я не стану биться об заклад, но скажу только, что на месте представителей австрийской стороны я пришел бы в ярость.

— Но ты мой представитель. — Бек не хотела, чтобы фраза прозвучала кокетливо, но ее голос вел самостоятельную игру.

— И, как твой адвокат, настаиваю, что необходимо выпить еще виски. — Том осушает стакан и жестом просит официантку принести еще по одному, хотя Бек едва прикоснулась к своему коктейлю «Олд фэшн». — Я тут подумал… — начинает он, и в животе у Бек сворачивается узел. — Возможно, нам стоит вернуться к идее компромиссного соглашения.

— А австрийцы в нем еще заинтересованы? — спрашивает Бек, чувствуя облегчение оттого, что они пока остаются на твердой почве юриспруденции. — Мы еще можем это урегулировать? Что, если подать заявление о возвращении искового заявления? — В Министерстве юстиции и так находится более шестидесяти запросов на отклонение исков до окончания судебного разбирательства.

— Для этого нет оснований, — отвечает Том, беря у официантки с подноса напитки.

— Как можно урегулировать спор, когда идет процесс?

Том одобрительно улыбается Бек.

— Большинству юристов не пришло бы в голову спрашивать об этом. У тебя хорошо варит котелок в нашем деле, Бек. Я всегда это знал.

Бек застенчиво проводит ладонью по волосам, одновременно польщенная комплиментом своему