– Да знаю, знаю, о чем идет речь, – с досадой махнул Семен Аркадьевич, уже натянув шинель. – И что вы, право, уперлись в то, что подбросили сомнительные люди?

– С чего вы взяли, что сомнительные?

– А я всегда знаю, что говорю. Вот сейчас уйду, и к вам начнут являться те, кто якобы подписал письмо. Они и откроют глаза.

– Но ведь в письме факты, ссылки на документы.

– Факты, факты, – недовольно повторил прокурор, – факты, как справедливо заметил великий наш писатель, это еще не вся правда. И многое зависит от того, как повернуть факт, под каким углом на него взглянуть и как истолковать. А документы тоже разные бывают. Не всякому документу приходится верить. Что толковать, это вы проходили, когда учились. Да и так знаете. Честь имею, – неожиданно оборвал себя прокурор, козырнул и удалился, привычно сунув под руку служебную папку.

Я проводил Аркадия Семеновича долгим взглядом, отмечая поразительную прямизну его спины и твердость, уверенность походки.

Представил прокурора вышагивающим по улице. Посмотреть со стороны – безупречный человек, никто не смеет кинуть осуждающий взгляд. Ни-ни, ни под каким видом. «По земле проходит как хозяин…»

Удивительно, неужели Семен Аркадьевич не понимает, что в лучах занимающегося дня былое тает, выдыхается. Нет, не догадывается. Поскольку в руках все еще сила. И немаленькая.

Все вышло так, как говорил прокурор. Вскоре заявились по одному и по два те, чьи фамилии значились под письмом в редакцию. Они уверяли, что никогда и в глаза не видели никакого письма, а подписи их поддельные. Кое-кто даже расписывался, доказывая, что его рука совсем не такая. Другие представили дело таким образом, что будто их опутал какой-то заводила-смутьян, все изобразил вкривь и вкось, а сам взял да и смылся. И концов не оставил.

Ясно, меня тут со всех сторон обложили флажками, как обкладывают волка. И на номерах стоят опытные стрелки, не знающие промаха. Прокурор оказался хорошим режиссером.

Выход один – в «Верный путь».

Туда я и наладился, злорадно повторяя про себя: «Нет, Семен Аркадьевич, вы недооценили меня. Вы сами вложили мне в руки нити, которые тянутся, как изволили выразиться, «по горизонтали и по вертикали».

Водился, что говорить, за мной грех, когда я поддавался соблазну и, нажимая на то, что выдавалось за блестящие достижения, закрывал глаза на теневые стороны, слагал похвальные оды. Что говорить, бывало, от восторга кружилась голова, отчего прибавлялось усердия. Но на этот раз искуплю вину, пусть она и непроизвольная. Вина есть, значит, придется искупать.

Федор Петрович Казанков представлялся кругленьким, упитанным человеком в годах и непременно с бегающими хитрыми глазками. А он оказался совсем-совсем не таким. Внешне спортивен, моложав, одет по-городскому – отличная твидовая тройка, модный галстук, сорочка цветная, по последней зарубежной моде, с сияющим белизной воротником. Будто вот-вот из далекой-далекой командировки. Не зная, можно было принять за инженера, учителя, даже скорее за кандидата наук, а то и за доктора. Может быть, Казанков и в самом деле только что вернулся из зарубежной поездки. Нынче это просто.

Я приехал в «Верный путь» в сопровождении инструктора обкома, который, идя впереди, смело толкнул дверь кабинета Казанкова как раз в тот момент, когда председатель давал указания двум подчиненным.

Завидев инструктора обкома, Казанков поднялся, снял очки в массивной роговой оправе – такая оправа идет под грифом «директор» и очень любима руководителями областного ранга. Глаза у Федора Петровича оказались никакие не бегающие, обыкновенные серые глаза. Смотрел он прямо, нисколько не заискивающе. Не сказать чтобы особенно приветливо, но и без всякой неприязни, смотрел нормально, спокойно, как смотрят честные люди, привыкшие со всеми держаться ровно.

Инструктор обкома представил меня.

Казанков протянул пухлую руку со словами:

– Рад приветствовать, о вашем приезде извещен. Извините, через минутку освобожусь. Пока присядьте.

Сказав это, Федор Петрович продолжил разговор с прежними своими собеседниками, дал несколько указаний и заключил наказом:

– Чтоб одна нога здесь, другая там. Чтоб душа винтом!

Получив такое напутствие, оба собеседника председателя так энергично подхватились и ринулись к двери, что ясно было – они привыкли выполнять указания Федора Петровича в точном соответствии со смыслом сказанного. Столь стремительно убрались, что и рассмотреть их как следует не удалось.

Еще по дороге инструктор обкома рассказал, сколь требователен Казанков к выполнению своих приказов. Известно, как удовлетворяет потребность в сельскохозяйственной технике промышленность. Сельским механизаторам методом «самоклепа» приходится создавать необходимейшие машины и приспособления.

К примеру, до сих пор ни один завод не производит сеялку для высева одноростковых семян свеклы. Федор Петрович послал молодого специалиста в хозяйство сопредельной области за «самоклепным» агрегатом. Но кто задаром отдаст то, что самому нужно. Сколько ни упрашивал, сколько ни крутился молодой специалист, ничего не вышло.

Вернулся, доложил:

– Не дают.

Взорвался Федор Петрович:

– Тебя за этим посылали! Думаешь, я не знал, что не дадут? А ты возьми. Марш обратно, с пустыми руками не возвращайся.

Поехал специалист обратно, несколько дней ни слуху ни духу. Казанков было и рукой махнул: пропал человек. И рассудил: поделом, кому нужен безрукий.

Но посланец не пропал. В один прекрасный день раздался междугородный звонок:

– За сеялку требуют грейдер.

– А кто сказал, что редкую машину подарят?

– Соглашаться?

– Придется. Присмотри кое-что впридачу. Грейдер не у каждого есть. Умей дела делать. Не сумеешь – ищи работу в другом месте.

– Работает специалист у Казанкова? – поинтересовался я.

– Прижился, – удовлетворенно отметил инструктор. И одобрительно заключил: – Такая школа Казанкова Федора Петровича.

Что говорить, деловой человек Федор Петрович. Хозяин, истинный хозяин. Но как хозяйствует, какими способами и методами – этому, сказал я себе, и следует уделить сугубое внимание.

– Что хотите посмотреть? – обратился ко мне Федор Петрович.

Говорил он ровно, как говорят уверенные в себе и спокойные за свое положение люди.

В подобных случаях чаще приходилось наблюдать нарочитое радушие, даже заискивание, повышенный интерес к приехавшему. На сей раз ничего подобного. Мой приезд, как видно, ни обрадовал, ни опечалил Казанкова. Он не молвил даже «добро пожаловать», только глядел ласково.

Это подкупило, тронуло. Я искренне полагал, именно так, нормально, без навязчивости, и должны складываться отношения с заезжим газетчиком. Заискивание, подлаживание, преувеличенное внимание обычно ставило в неловкое положение. Рождалось опасение, а не принимают ли тебя часом за «лицо значительное», за некого Ивана Александровича, приписывая достоинства и возможности, какими ты не располагаешь.