Но не нашел ничего, что хотя бы отдаленно напоминало работы Лоренса Стерна.

На лестнице послышались шаги. Ноэль, чумазый, с черными от пыли руками, мрачно сидел на скамеечке для ног и читал в «Домашних советах», как следует стирать шерстяные черные чулки. Подняв глаза, он увидел в дверном проеме Антонию. Она была в джинсах, теннисных туфлях и в белом свитере. Фигура у нее что надо, отметил про себя Ноэль, а вот ресницы подкачали, совсем белесые.

— Привет! — смущенно произнесла она, точно боялась его потревожить.

— Привет, привет! — Он закрыл потрепанную книжку и бросил ее на пол у своих ног. — Когда пробудились, мисс?

— Почти что в одиннадцать.

— Это я вас разбудил?

— Нет, я не слышала ни звука. — Осторожно обходя кучи мусора, Антония направилась к нему. — Как движется уборка?

— Медленно. Главная задача — отделить зерна от плевел. Избавиться от хлама, который легко воспламеняется.

— Я и не представляла, что тут такие залежи, — Антония огляделась. — Когда же это все успело накопиться?

— Теперь уже поздно спрашивать. С чердаков на Оукли-стрит. Судя по тому, что тут валяется, и с других чердаков тоже. Как видно, у нас это в роду — не выбрасывать ни единой вещи и копить их веками.

Антония нагнулась и подобрала шелковую малиновую шаль.

— Какая прелесть! — Она накинула шаль на плечи и стала расправлять бахрому. — Как я выгляжу?

— Шикарно!

Она сняла шаль и аккуратно ее сложила.

— Пенелопа послала меня узнать, не хотите ли вы что-нибудь перекусить.

Ноэль взглянул на часы и не без удивления обнаружил, что уже половина первого. Свету в оконце не прибавилось, а он так увлекся поисками, что потерял чувство времени и сейчас ощутил не только голод, но и жуткую жажду. Он поднялся со скамеечки.

— Сначала джин с тоником, иначе я погибну.

— А после ланча опять вернетесь сюда?

— Что поделаешь! Иначе все так и останется.

— Я помогу, если вы не против.

Нет, она была ему не нужна… к чему ему свидетели.

— Благодарю, но лучше я поработаю один, у меня есть своя система. Пошли-ка вниз. — Ноэль подождал, пока она повернется к двери, и пошел следом за ней. — Интересно, что там мама приготовила на ланч?

В тот вечер поиски закончились в половине седьмого полным провалом. На чердаке не нашлось ничего, что имело бы отношение к творчеству его деда, — ни единого этюда, эскиза, наброска, рисунка — ничего! Он только зря потратил время. Смирившись с этой горькой истиной, уставший и перепачканный, Ноэль стоял, сунув руки в карманы, и обводил взглядом плоды своей деятельности. Теперь на чердаке и впрямь царил невообразимый хаос. Рухнули все его надежды, и уныние сменилось негодованием, которое обратилось главным образом на мать. Это она во всем виновата! Это по ее милости, давно или недавно, исчезли этюды. Небось продала их за бесценок, а то и того хуже — просто-напросто кому-то отдала. Ее глупая доброта и столь же бессмысленное желание как можно скорее расстаться с ненужной, на ее взгляд, вещью всегда раздражали Ноэля, теперь же он впал в тихое бешенство. Не так-то много у него свободного времени, и он им весьма дорожит, а тут потратил целый день, копаясь во всем этом барахле, в этом мусоре, оставленном поколениями предков, только лишь потому, что матери ни разу не пришло в голову сделать это самой.

Настроение у него окончательно испортилось, и он уже даже подумывал прибегнуть к уловке, при помощи которой обычно удирал с уик-эндов, если хозяева и гости не оправдывали его ожиданий: вспомнить вдруг о назначенной важной встрече в Лондоне, попрощаться и уехать домой.

Но это было невозможно, слишком далеко он зашел, слишком много всего наговорил. Ведь именно он придумал эту уборку (дом в опасности, может вспыхнуть пожар, страховка занижена и так далее), к тому же в разговоре с Оливией упомянул об этюдах Лоренса Стерна, предположив, что они где-то завалялись. Теперь-то Ноэль был уверен, что их нет, но, если он дезертирует и бросит уборку на полпути, Оливия не даст ему пощады. Кожа у него толстая, не пробьешь, но все же мысль о том, как поиздевается над ним умная и язвительная сестра, не доставляла Ноэлю удовольствия.

Ночью дождь перестал, легкий юго-восточный ветер развеял низкие облака. Воскресное утро сияло голубизной и дышало покоем, ликовали птахи. Их торжествующий хор и разбудил Антонию. Первые косые лучи солнца протянулись в открытое окно ее спальни, согрели ковер, заставили ярко заалеть розочки на шторах. Антония встала с кровати и подошла к окну, облокотясь голыми руками на подоконник и с удовольствием вдыхая влажный, напоенный запахом трав и листвы воздух. Низко нависшая тростниковая крыша щекотала ей затылок, на траве внизу поблескивали росинки, в ветвях каштана весело распевали два дрозда. Весеннее утро дышало свежестью и покоем.

Часы показывали половину восьмого. Вчера дождь лил не переставая, и никто носа за дверь не высунул. Для Антонии, которая еще не оправилась от потрясения и переездов, это было благо — тихо посидеть дома. Она уютно устроилась у камина, включив свет, потому что в комнате было совсем темно из-за дождя, и долго смотрела, как стекают по оконным стеклам капли, а после ланча, взяв роман Элизабет Джейн Ховард, клубочком свернулась на диване и углубилась в чтение. Время от времени в комнате появлялась Пенелопа, подбрасывала полено в камин или искала свои очки. Потом она присоединилась к Антонии, но не для того, чтобы поболтать, а просто чтобы почитать газеты, и еще немного погодя принесла чай. На чердаке трудился Ноэль, и, когда он наконец сошел вниз, настроение у него было прескверное.

Антонии стало не по себе. Они с Пенелопой в это время готовили обед, и, заметив мрачный вид Ноэля, она почувствовала, что мир и покой в доме, скорее всего, будут нарушены.

Признаться, в присутствии Ноэля Антония постоянно чувствовала себя неуютно. Чем-то похожий на Оливию — такой же умный и уверенный, — он был совершенно лишен ее теплоты. Под его взглядом Антония чувствовала себя некрасивой и неуклюжей, и ей казалось, что все, что она говорит, банально и скучно. Когда он, мрачный, с грязной полосой на щеке, вошел в кухню налить себе чистого виски и спросил мать, что заставило ее перетащить столько ненужной рухляди с Оукли-стрит в Глостершир, Антония внутренне сжалась. Сейчас разразится скандал, подумала она, или, того хуже, вечер пройдет в мрачном молчании. Но Пенелопа и бровью не повела.

— Лень, а что же еще, — беззаботно ответила она. — Легче было погрузить все в фургон, чем придумывать, куда что девать. Забот хватало и без того, чтобы просматривать все старые книжки и письма.

— Но кто собрал все это на Оукли-стрит?

— Понятия не имею.

Обезоруженный добродушием матери, Ноэль глотнул виски и немного расслабился. Даже изобразил, хоть и кривую, но все же улыбку.

— Ты совершенно невозможная женщина! — сказал он.