Теперь уже Борис, начавший трудное дело, не мог перенести оскорбления, которое было слишком явно; он послал в Углич к старшему из удельных Андрею жаловаться на в. князя. «Неслыханные насилия должны терпеть мы, — говорили князья, — уже теперь нельзя никому отъехать к нам; старший брат кн. Юрий умер — кн. вел. досталась вся его отчина, а нам не было никакого подела; Новгород В. с нами взял, но все досталось ему одному, нам не дал жребия; а теперь уже дошло дело и до насилий: кто отъедет от него к нам, тех берет без суда, ставит нас ниже бояр своих, позабыв отцовское завещание».

Князья не удовольствовались одними жалобами; это время было для них самое благоприятное; страшный заговор в Новгороде занимал все внимание в. князя, король Казимир был заодно с новгородцами, хан Ахмат — заодно с Казимиром: тогда недовольные братья предложили Новгороду также свое участие. Только необыкновенная решительность и деятельность великого князя помогли ему выйти из затруднительного положения{866}: он поспешил двинуться к Новгороду, заставил его сдаться на всю его волю, схватил главных заговорщиков и, выпытав у них об участии братьев, поспешил в Москву предупредить последних. Князья уже обнаружили свои замыслы движением к Новгороду{867}; народ, который едва успел отдохнуть от междоусобий, находился в необычайном страхе; Иван боялся более всего открытой, неверной борьбы, особенно теперь, когда еще с двух других сторон грозили ему Литва и Орда: он послал к братьям уговаривать их возвратиться и как прежде разорвал их союз, удовлетворив одного Бориса, так теперь обещал Андрею Калугу и Алексин, не давая ничего Борису; таким способом он сберегал волости, давая одному вместо двоих и вместе ссорил братьев, разделяя их интересы. На этот раз, однако, хитрость не удалась: братья запрашивали слишком много; они снеслись уже с Казимиром, который дал семействам их для прожития Витебск; Иван III сердился на мать, которую подозревал в единомыслии с любимцем ее Андреем Углицким, и прервал все сношения с братьями.

Но в это самое время нагрянул Ахмат: нашествием его воспользовалась княгиня-мать для примирения сыновей; Иван III в крайности обещал{868} все, мать уговорила Андрея и Бориса возвратиться и с помощью двух владык — знаменитого Вассиана Ростовского и Филофея Пермского примирила их со старшим братом{869}.

По уходе Ахмата Иван III выполнил обещания по-своему: он удовольствовал одного Андрея, дав ему Можайск{870}, а Борису не дал ничего{871}. В то же время умер бездетным кн. Андрей Васильевич Меньшой Вологодский, в духовном завещании он отказал весь удел в. князю, дав остальным братьям только по селу{872}. На этот раз братья не могли жаловаться: завещание собственника долженствовало быть свято исполнено.

Но Иван III не мог простить Андрею Большому того, что он, воспользовавшись затруднительными обстоятельствами, принудил его поделиться выморочным уделом Юрия. В 1484 году умерла мать московских князей инокиня Марфа; как она любила Андрея, доказательством служит множество волостей, которые она ему надавала{873}. Смертию княгини-матери разрывался последний и самый крепкий узел между братьями; после этого видим между ними только одну взаимную недоверчивость, которая должна была повести к печальной развязке. В 1486 г. в. князь взял с обоих братьев клятвенные грамоты не вступаться в уделы выморочные Юрия и Андрея Меньшого, ни в удел Верейский, ни в область Новгородскую и Псковскую, и в примысл в. князя — Тверь{874}; также не сноситься ни с Казимиром, ни с изгнанным в. к. тверским, ни с панами литовскими, ни с Новгородом, ни со Псковом.

Как велика была недоверчивость между братьями, всего лучше доказывает следующее происшествие: в 1488 году боярин Андреев Образец объявил своему князю, что старший брат хочет схватить его; Андрей тотчас же собрался бежать в Литву, но одумался и послал спросить в. князя, за что он держит на него гнев; Иван III поклялся ему небом и землею и богосильным Творцом всея твари, как сказано в летописи, что у него и в мысли того не бывало{875}. Начали доискиваться, откуда разнесся такой слух, и нашли, что великокняжеский сын боярский Мунт Татищев, желая подшутить над Образцом, сказал ему эту новость. Татищева высекли кнутом, хотели даже отрезать язык, да митрополит отпечаловал.

После этого в 1491 году, узнав, что на союзника его Менгли-Гирея Крымского идут татары с востока, Иван III выслал свои полки к нему на помощь, веля и братьям отправить также своих воевод, на что имел полное право по договорным грамотам. Борис послал свои полки вместе с великокняжескими, но Андрей не послал{876} и таким поступком, с одной стороны, возбудил гнев в. князя, не терпевшего ослушания, с другой — еще более возбудил недоверчивость его, так что Иван решился покончить с ним дело. В 1492 году Андрей приехал в Москву; в. к. позвал его обедать и, когда тот явился, велел схватить его и посадить в заключение, где он и умер, равно как двое сыновей его{877}; уделы его были присоединены к Москве.

В одном летописце сохранены слова в. князя в ответ митрополиту, когда тот печаловался ему об заключенном Андрее: «Жалми добре брата моего и не хочу изгубити его, а на себя порока положити, а свободити не могу: про то что ниединою зло на мя замышлял и братию свободил, а потом клялся и ныне паки начал зло замышляти и люди моя к себе притягати, да то бы и ничто, а когда я умру то ему доставати великое княжение, а внук мой кому великим князем быти, и он коли собою того не достанет, то смутит дети моя и будут воеватися межи собою, и татара пришед видя в нестроении будут землю Русскую губить, жечи и пленить, и дань возложат паки, и кровь христианская будет литися, яко бе прежде, и что аз толико потрудихся а то будет ни во что, и вы будете раби татаром»{878}. Из этих слов видно во 1) что Андрей, кроме ослушанья, возбудил еще недоверчивость в. князя переманкою к себе людей его, во 2) Иван III всего более опасался Андреевых замыслов по смерти своей, предвидя, что и без того будут необходимо усобицы между внуком Димитрием и сыном Василием. Другой летописец говорит{879}, что Иван III, узнав о смерти Андрея, приносил слезное покаяние духовенству, которое нескоро простило его; но