– Ну да! Тогда бы объяснялся разрыв во времени, который меня беспокоит, – отозвалась Амалия. – Столько лет прошло... Почему? Почему было не отомстить сразу же, скажу еще грубее – не избавиться от Аннушки немедленно, и отомстив, и убрав одновременно претендентку на наследство? Вот как вы это понимаете?

– А вы?

Амалия пожала плечами:

– Если у Петруши был другой отец, то он вряд ли был богат. Что, если ему пришлось куда-то уехать зарабатывать деньги? А Лев Сергеевич Маркелов был не слишком молод... Может быть, Марья Петровна рассчитывала, что овдовеет и соединится со своим любовником? Но он вернулся слишком поздно. Не знаю...

– А может, он вообще не знал о ребенке? И только недавно случайно узнал? – вдохновенно предположил я. – Повстречал Марью Петровну, ведь у нее гостиница, там останавливаются разные люди...

Амалия кивнула.

– Вот-вот... Думаю, вы правы. Наверное, так оно и было...

Она повернулась, собравшись уходить, но внезапно ее внимание привлек какой-то предмет, лежащий под вьюнками у надгробия. Амалия осторожно отвела вьюнок носком туфли.

– Марсильяк...

Но я уже наклонился и подобрал... головку совершенно увядшей розы.

– Значит, никто не приходил? – холодно спросила Амалия. Однако ее взгляд прожигал Никодима насквозь.

Бедный сторож даже немного попятился.

– Чудно! Но вы же того... спрашивали о господах... а та, которая сюда приходила, она женщина была... Богом клянусь...

Я схватил его за воротник.

– Женщина? Что за женщина, какая она из себя? Отвечай!

– Ваше... ваше благородие... – сипел сторож, – как перед богом... Еще зимой было... вьюга... все могилы замело... но я ей показал... она мне целковый дала... она розу и принесла...

Амалия извлекла из кошелька рубль.

– Приметы, приметы говори! – нетерпеливо выкрикнул я. – Какие у нее глаза, волосы? Сколько ей лет?

– Ваше... вашество... – Никодим сипел и с надеждой косился на рубль. – Да не знаю я, сколько ей лет! Лицо того... не слишком старое, а волосы вроде как совсем седые... Одета хорошо, но не барыня, сразу видать...

Я поглядел на Амалию. Она кивнула мне, и я отпустил сторожа.

– Держи, – сказала баронесса, отдавая ему рубль, – ты его заработал. Скорее, Марсильяк! Мы должны успеть... Во что бы то ни стало!

Ус-петь... Ус-петь... Ус-петь – отстукивает вагон на стыках рельсов. Курьерский поезд летит на всех парах. Опять курьерский... И снова, как и в прошлый раз, мы пытаемся на нем догнать судьбу...

– Ничего не понимаю, – говорю я Амалии, которая рассматривает снимки в альбоме Марьи Петровны.

– А я, кажется, понимаю, – говорит она и протягивает мне один из снимков. – Узнаете?

Три молодые женщины с муфтами. Натянутые – специально для фотографа – улыбки.

– Да, – говорю я, – это она.

Ус-петь... ус-петь...

– Если бы мы знали, где они живут, – замечаю я, – могли бы предупредить их... дать телеграмму...

Амалия морщится:

– Я дала телеграмму Зимородкову. Он узнает, где они живут, и постарается принять меры.

Меня очень занимает Зимородков, которого Амалия называет просто по фамилии и который является моим будущим начальником. У меня возникает впечатление, что они давно знакомы, но сейчас не время для неуместного любопытства[62].

– Вы хорошо его знаете? – не выдерживаю я.

– Кого? Сашу? Да, пожалуй, хорошо... Когда-то мы были с ним замешаны в... в одном деле...

Что за дело, баронесса говорить не хочет, а я и не настаиваю. Сам Зимородков, впрочем, встречает нас на вок– зале. Он высокий брюнет с угрюмо-застенчивым лицом и шрамом над верхней губой. Амалия представляет нас друг другу, и мы обмениваемся рукопожатием.

– Кстати, о Веневитиновых, – говорит Зимородков, когда мы идем к карете. – Мой помощник Богданов отыскал их и задержал ту особу, о которой вы писали... Все прошло достаточно легко, потому что Веневитиновы остановились в известной гостинице. Так что можете не беспокоиться, Амалия Константиновна.

Богданов уже ожидал нас в управлении сыскной полиции. Судя по всему, он горел жаждой произвести впечатление своей расторопностью и битых четверть часа описывал, как искал Веневитиновых, как нашел их и задержал опасную особу, о которой писала баронесса Корф.

– Вы видели детей? – нетерпеливо спросила Амалия. – Они в безопасности?

– С детьми все хорошо, – успокоил ее Богданов. – Они с гувернанткой.

– Прекрасно, – сказала Амалия. – Теперь нам остается только допросить убийцу.

Богданов позвонил в колокольчик, и через минуту полицейский ввел в кабинет мадемуазель Бланш. Увидев ее, я онемел.

– Но... но это же не она! – вырвалось у меня. – Где Ирина Васильевна, экономка?

Богданов побледнел, покраснел, сказал, что ему указали на мадемуазель Бланш как на Ирину Васильевну...

– Кто указал? – резко спросила Амалия. – Дама с седыми волосами?

– Да, – пролепетал Богданов.

– Она и была Ириной Васильевной, – сказал я.

Меж тем Амалия обратилась к Бланш и по-французски спросила ее, что она тут делает. Гувернантка объяснила, что мадам Ирен сказала ей, что с ее, Бланш, паспортом не все в порядке и поэтому ей надо пройти с господином полицейским. Бланш удивилась, но не стала протестовать. Она уважает закон и надеется, что недоразумение скоро разъяснится.

– Боже мой! – простонал я. – Но если вы говорите, что дети остались с гувернанткой, значит, Ирина Васильевна выдала себя за нее? Скорее! Надо во что бы то ни стало остановить ее!

Богданов заметался, стал скликать людей и отдавать распоряжения. Зимородков подошел к баронессе.

– Амалия Константиновна, мне очень жаль, что все так вышло... Честное слово, я считал его самым толковым из моих помощников, но, очевидно, ошибался. Скажите мне, что я могу для вас сделать?

– Отвезите нас в ту гостиницу, – сказала Амалия, – надо расспросить людей. Дорога каждая секунда! Впрочем, боюсь... – она закусила губу, – боюсь, мы опоздали.

В гостинице мы узнала, что Веневитиновы у себя, отдыхают. Дети еще утром ушли с Ириной Васильевной и не возвращались, а гувернантку-француженку зачем-то задержала полиция. Наверное, неприлично себя вела, предположил управляющий.

– Произошла ошибка, – отрезала Амалия, – ее уже отпустили. Вы не видели, куда именно Ирина Васильевна увела детей?