Интересующимся студентам я обычно рекомендую (или выдаю на время) книгу Сергея Перевезенцева «Иван IV» (серия «Русский мир в лицах» ) – надёжную лоцию в море «иваногрозноведения». Но сколько ещё есть направлений работы самопальных «канонизаторов»! Гляньте на полки, заполненные книгами, на которые уже со второй страницы так и просится штамп: « Предназначено: на горшки», в смысле: «Горшки покрывать!» – не «Молиться».

На мой преподавательский взгляд, очень опасна такая «инфляция», книготворчество под лозунгом: «Каждому российскому правителю – свои Жития!». Это распространилось, уже включая и министров, и деятелей рангом ниже. Недавно попалась подобное «Житие» Аракчеева, как он там, в своём поместье Грузино всему мировому антироссийскому заговору противостоял. Ну а в кого тогда вырастает его Настенька Минкина, убиенная крепостными масонами, страшно и представить. В общем, когда даже и достойному чиновнику, имевшему объективные заслуги (содержание артиллерийских парков), даже образцово честному в денежных делах, даже пострадавшему от несправедливых попрёков либеральных писателей («аракчеевщина»)… пытаются делать биографию-житие, стоит помнить и поговорку про горшки.

Лучшим ориентиром здесь, в море российских исторических героев, может послужить святой праведный воин Фёдор (Ушаков). С течением лет его канонизация будет всё более и более глубоким, дорогим, важным примером. Когда вдумаешься, сколько обстоятельств должно было совпасть – и совпало! – так что даже самые его блестящие, выдающиеся военные победы не принижаются, но становятся в ряд, в аккорд с другими подробностями, малосущественными для флотоводца, но важными для подлинного святого. Тут настоящее Житие, а не военный формуляр, составляемый к очередной награде. И восстановление греческого православного государства, и спасение пленных французов из рук опасных союзников-турок, и скромность бытовая, и даже долгая безбрачная жизнь в отставке, целиком отданная заботам о ветеранах, помощи храмам, обителям.

Думаю, и многие соотечественники ещё с XIX века поместили образ адмирала Ушакова среди самых славных военачальников на «особую полку». Помню, ещё в школе образ Фёдора Ушакова (урок истории) у меня как-то совмещался с Аммиралом-вдовцом из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» (урок литературы):

Умирая, Аммирал-вдовец завещает освободить подаренных крепостных…

Много лет спустя, получив уже изрядный багаж информации, я убедился в верности того детского совмещения образов. При государыне (Екатерине) в Чёрном море на турку корабли водил практически только Ушаков, быстро сменивший малоудачливого Войновича. И вдовец поэмы, освобождающий крепостных, всё это очень близко… это почти биография Фёдора Фёдоровича, только изложенная чуть по-другому: в поэме Некрасова неграмотный крестьянин пересказывает её своим собратьям – семерым искателям счастья и благости на Руси…

И кроме всего происхождение Ушакова: из семьи, ранее давшей преподобного Феодора Санаксарского , прославленного в Соборе Ростовских святых, родного дядю адмирала, оказавшего большое на него влияние.

В подобном «аккорде» теряется (к счастью) даже важная начальная инициатива современных историков, писателей, обращавших внимание, писавших ходатайства, письма об Ушакове. И правильно, и должна она затеряться, так, чтобы стало ясно: может, и человеческой инициативой, но не человеческим произволом, решается это дело.

В общем, прославление в Соборе святых праведного воина Фёдора Ушакова – наше общее приобретение.

Знаменитый путешественник Фёдор Конюхов – человек, уж точно испытавший и достигший того, что пока ещё в мире не достиг и не испытал никто (см. книги «Рекорды Гиннесса» и проч.), рассказывал мне, как однажды он, держась за обломки своей яхты, несколько дней болтался в океанской воде, когда уже и мясо начало отходить от костей, и как он тогда молился Николаю Угоднику и святому воину, моряку Фёдору Ушакову, и… Вот… мы беседуем с живым-здоровым Фёдором Конюховым весной 2012 года в его уютной мастерской на Павелецкой… Комната завалена альпийским снаряжением: через несколько дней отец Фёдор Конюхов (принявший сан) отправился на очередное покорение Эвереста.

Я остановился на примере Ушакова ещё и по причине недавно распространившейся инициативы: канонизировать и полководца Александра Васильевича Суворова. Очень опасаюсь этой самой «инфляции», дабы не сочли, что «русский православный святой» – это просто такое очередное воинское звание, следующее за фельдмаршалом и генералиссимусом.

Мне самому посчастливилось опубликовать несколько статей, упомянуть в книгах славное имя Александра Васильевича Суворова. А однажды в беседе, или споре, с одним очень талантливым и влиятельным современным журналистом, крымском татарине, я поведал ему о суворовском «Кысмете» . Он, как и многие его соплеменники, причислял Суворова к жестоким гонителям, деятельность Александра Васильевича «времён Очаковских и покоренья Крыма» называл ну почти что геноцидом.

Конечно, Суворову доводилось громить турецкие и крымско-татарские ста и более тысячные армии, но его же «Наука побеждать» требовала самого человеколюбивого отношения к пленным. Суворова искренне печалила высокая смертность среди пленных турок и крымчан. Понятно, что жару, фактор различных южных лихорадок, он «убавить» был не в силах… но действие фактора морального смягчал сколько мог. Суворов, часто беседуя с пленными, примеряясь к известному восточному фатализму, находил утешительные и вместе с тем правдивые слова. Что не следует им так казниться-мучиться: что сражения, закончившиеся именно таким образом, и само их пленение, это «Кысмет» (Судьба)… Надо не только искренне проникнуться сочувствием, чтобы найти это великое «ключевое слово», надо и самому отчасти стать фаталистом, чтобы твои слова нелицемерного сочувствия подействовали, как подействовали тогда слова Александра Васильевича Суворова.

Примерно это, может, чуть подробнее, я рассказывал Айдеру, не ожидая, разумеется, каких-то особых реакций, надеясь лишь на «принятие к сведению». Столь же нуждается в правдивом, понятном изложении история взятия Суворовым Варшавы в 1794 году. Он вёл тогда переговоры о капитуляции на площадке, где специально велел не убирать трупы. Расчёт: испуганные поляки сдадутся и жертв (главным образом польских!) будет гораздо меньше. Расчёт оправдался, но поляки уже двести лет сублимируют, расписывают «зверя Суворова».

Про шлепок на портрете Суворова от влиятельного современного историка Анисимова уже говорилось ( «Тряпичные штыки») . А сколько ещё примеров вроде бы архиположительного, но вместе с тем холодного и тоже, в итоге, неверного жизнеописания генералиссимуса Суворова!