– Да. Скучнейшая работа на планете. Посылаешь семью самодовольных немецких бюргеров на две недели на какие-нибудь Канарские острова, а потом выслушиваешь их возмущенные жалобы, что живущие там испанцы имеют наглость не говорить по-немецки, а баварских колбасок нет в меню гостиничного ресторана…

Мария Клее, прикрыв ладонью трубку телефона, сказала Паулю Линдеманну:

– Командир патрульного катера речной полиции сообщает, что у нас есть возможность элегантно закончить операцию – не спугнув Максвейна.

– Каким образом?

– Максвейн ночью стоит на якоре в центре фарватера и с выключенными огнями. Это запрещено. Патрульный катер и сам стоит с выключенными огнями. Но может в любой момент подойти к Максвейну и отконвоировать к пристани. Протокол, штраф. Романтический вечер псу под хвост. Зато Анну вернем на берег! Как тебе план?

– А ты что сама думаешь?

– Анна не дала знать, что хочет выйти из игры. И до настоящего момента мы не получили никакой стоящей информации, не прозвучало ничего, что могло бы связать его с похищениями или с убийствами. По-моему, операцию надо продолжать. С другой стороны, если он врубит мотор и унесется, патрульный катер может отстать. На радаре Максвейн, конечно, останется виден, но у него будет большая фора во времени. В случае чего мы опоздаем с помощью. Порой решают две-три минуты… Впрочем, Пауль, ты тут командир…

– Скажи патрульному катеру – пусть действуют, пока Максвейн стоит в неположенном месте. Мы сворачиваем операцию.

Пятница, 20 июня, 21.40. Шпейхерштадт, Гамбург

Украинец докурил сигарету, бросил ее на пол и загасил каблуком.

В темно-желтом конверте оказалась дюжина фотографий. От первых же у Фабеля дыхание в груди сперло. На трех цветных снимках была одна и та же распятая на кровати женщина с распоротой грудью и вывернутыми ребрами. Ее легкие лежали у нее на плечах. Фабель ощутил горький вкус во рту. Как все это знакомо!.. Краем глаза Фабель заметил, что помощница старика нарочито отвернулась, только бы не видеть этих ужасов еще раз.

Украинец махнул рукой: «Смотрите дальше, не задерживайтесь».

– К первым трем снимкам мы скоро вернемся.

На остальных фотографиях были точно так же распотрошенные и распятые афганские женщины всех возрастов. Снимки были сделаны в одном помещении – что-то вроде большого деревянного сарая. На переднем плане каждого – одна убитая; в стороне от нее видны другие изуродованные подобным же образом трупы. На последней фотографии девушка лет пятнадцати-шестнадцати была распята у стены – комки легких над плечами прибиты к дереву. Снимки, кроме первых трех, любительские, без специального освещения – одна вспышка. Но они, как ни странно, производили куда более страшное впечатление, чем профессиональные работы судебного фотографа, на которых из-за великолепного света все казалось немного нереальным – словно это была инсценировка с томатным соком вместо крови.

Фабеля еще раз поразило сходство увиденного с полотнами Марлис Менцель.

Он отложил фотографии и посмотрел на старика.

– Эти снимки из последней деревни, в которой мы побывали, идя по следу Витренко. Как вы понимаете, операция проходила на территории противника. Не стану утомлять вас рассказом о том, что нам пришлось пережить, мотаясь от деревни к деревне, – в любом селении могла ждать роковая засада. Та последняя деревушка казалась такой же тихой и мирной, как и все остальные, где мы могли нарваться на что угодно. Мои разведчики вернулись быстро и с бледными лицами. Мертвый покой не был обманчивым. Все в селении были мертвы. Витренко согнал их в единственное деревянное строение – довольно большой сарай. Мужчин перестреляли выстрелом в голову – связанных и на коленях. Они лежали у ближайшей от входа стены. Были среди них моджахеды или нет – не знаю, деревня выглядела вполне мирной, что, впрочем, ни о чем не говорит. Женщин в сарае было примерно двадцать – всех возрастов, от девочек до бабушек. И все были распяты, у всех были вырваны легкие… Если ад существует, то он должен выглядеть как тот афганский сарай. И если дьявол существует, он точно так же должен оформлять свои злодеяния, как Витренко, – в продуманный натюрморт из человеческого мяса.

– А это все сотворил Витренко? – спросил Фабель.

– Конечно, не лично. Для него характерно творить зло чужими руками. Своего рода талант провоцировать других на полное озверение. Я уверен, что он создал ту кровавую галерею в сарае, не запачкав кровью собственные руки. Эта бойня была явно ритуалом, которому надлежало еще крепче связать головорезов с их вожаком – жрецом, высшим существом.

– Вырывали легкие только у женщин? – впервые подал голос Махмуд, который тоже просмотрел все фотографии.

Украинец кивнул.

– Помню, кто-то из моих ребят сказал, что мужчины этой деревушки умерли более легкой смертью. Мы потом разобрались – ничего подобного! Витренко убил мужчин лишь после того, как они видели дикую смерть своих дочерей, жен и матерей.

Фабель и Махмуд обменялись долгим взглядом.

Все молчали. В тесной будке было тихо.

Наконец Фабель спросил:

– И вы догнали его?

– Да. Мне было приказано доставить их целыми и невредимыми на подконтрольную нашим войскам территорию. Мы так и поступили. Однако моим ребятам сначала пришлось пережить очень неприятный момент – отряд Витренко сделал несколько предупредительных очередей в воздух и залег в оборону. Мои, ошарашенные, тоже попрятались. Было дико, что свои готовы стрелять в своих. Но люди Витренко уже давно стали бандитами, которые живут по собственным законам. Бандиты, прекрасно обученные, сплоченные, но все равно бандиты! Так или иначе, после долгих переговоров я уговорил Витренко… нет, не сдаться, а просто следовать за нами домой. Он ничем не рисковал. Против него и его людей не было возбуждено уголовное дело, их не судил трибунал. Процесс, даже тайный, никого не устраивал. Оставалось только наградить отряд за доблестный рейд по тылам врага. Их и наградили. Правда, тут же отослали обратно на родину.

После Афганистана Витренко вознесся в ранг неофициального народного героя. Подробности его афганских «подвигов» не рекламировали, а то, что он с таким энтузиазмом бил «духов», так у нас называли моджахедов, только способствовало его славе – и среди военных, и в милиции, и у простого народа. В сознании немусульманской части страны крепко сидит убеждение: кто больше мусульман перебьет, тот и герой. Все равно они сплошь террористы… Витренко быстро вырос в известного эксперта по борьбе с исламским терроризмом. После распада Советского Союза он стал одной из ключевых фигур свежесозданных украинских антитеррористических организаций. Вступил в отряд «Беркут». Беркут, между прочим, – вид орла.

«А-а-а, вот почему у него орел на зажигалке», – сообразил Фабель. До сих пор он боялся, что этот символ как-то связан с «кровавым орлом».

– Словом, Витренко опять был на коне, окружен почетом и уважением, – продолжал старик. – От природы умный, он учился дальше, освоил все тонкости криминалистики и борьбы с терроризмом. В сочетании с боевым опытом это делало его заметнейшей фигурой в украинском МВД… А потом в Киеве произошла целая серия одинаковых зверских убийств. – Украинец показал на фотографии. – На первых трех снимках молодая журналистка одной украинской независимой радиостанции, убита в своей квартире. Подобных убийств было несколько. В итоге мы поймали преступника – двадцатипятилетнего парня. Парень во всем признался, да и улик хватало. Однако у нас была твердая уверенность, что он действовал не один. Больше того, герр гаупткомиссар, я не был убежден даже в том, что убивал именно он. По городу ходили темные слухи о существовании какого-то религиозного культа с человеческими жертвоприношениями – мол, за всеми этими убийствами стоят изуверы-фанатики. Глухо упоминалось имя Витренко. Одновременно мы подозревали, что организованной криминальной деятельностью в городе руководят высокопоставленные офицеры полиции или секретной службы – именно руководят, а не предоставляют крышу! Однако тут имя Витренко вроде бы ни разу не всплывало… А затем, года три назад, он вдруг исчез. Словно в воздухе растворился. Потом, один за другим, исчезли двенадцать его прежних подчиненных. Уволились из органов внутренних дел или армий России, Белоруссии и Украины – и пропали!