делают попытку культурно-хронологического осмысления кубанских курганов и определения их места в ряду древностей юга России (Самоквасов Д.Я., 1908, с. 66, 67; Городцов В.А., 1910, с. 259, 260; Фармаковский Б.В., 1914, с. 50–76; и др.).

Впервые в 1911 г. памятники Северо-Западного Кавказа, включающие курганы в Майкопе, Новосвободной и Костромской, были объединены А.М. Тальгреном в группу «больших кубанских курганов» (Tallgren А.М., 1911, p. 88–90, 200–204). С тех пор это название, а затем и понятие «культура больших кубанских курганов» вошли в специальную литературу и сохранялись вплоть до 50-х годов. Тогда стало окончательно ясно, что эти курганы отражают не локальную культуру раннебронзового века Северо-Западного Кавказа, а почти всего Предкавказья, и сама культура стала именоваться майкопской.

Исследования памятников эпохи ранней бронзы на Северном Кавказе в дореволюционный период ограничились по существу территорией Прикубанья. Раскопкам были подвергнуты только погребальные памятники, ни одно поселение данной эпохи не было изучено. Несмотря на предпринятые попытки, авторам не удалось дать правильную культурно-хронологическую и историческую интерпретацию исследованным памятникам.

После Октябрьской революции научные и музейные учреждения приступили постепенно к археологическому изучению многих областей нашей страны, в том числе Северного Кавказа. В 1922 г. был раскопан первый памятник майкопской культуры в Кабардино-Балкарии — один из курганов в Садках на территории г. Нальчика (Иессен А.А., 1941, с. 12–18). В 20-е годы здесь, в центральной части Северного Кавказа, исследуются и другие памятники эпохи ранней бронзы: Долинское поселение, Соломенский курган (Иессен А.А., 1941, с. 17–18) и еще одно курганное погребение в Садках (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941, с. 193–196). Широким раскопкам, в частности, было подвергнуто Долинское поселение в 1930, 1932–1933 гг. (Круглов А.П., Подгаецкий Г.В., 1941).

Накопление новых материалов сопровождалось попытками их периодизации и исторического осмысления. Уже в 1926 г. А.М. Тальгрен отнес курганы майкопской культуры к ранней группе памятников медно-бронзового века Северного Кавказа (Tallgren А.М., 1926, p. 80–85). В периодизации северокавказских памятников предскифского времени, разработанной А.В. Шмидтом, Майкопский, Новосвободненские и другие известные тогда курганы раннебронзового века края были вслед за А.М. Тальгреном выделены в начальный период эпохи металла, точнее, «в первую раннекубанскую группу памятников» (Schmidt A.V., 1929, s. 9-21).

Особо отметим также созданную А.А. Миллером схему о трех стадиях в культурно-историческом развитии древнего населения Северного Кавказа (Миллер А.А., 1933, с. 49–51). Несмотря на схематизм, периодизация А.А. Миллера имела для того времени положительное значение. Неудивительно поэтому, что она легла в основу ряда работ по археологии и древней истории Северного Кавказа, опубликованных в последующие годы.

Одной из важных страниц в истории изучения древнего Кавказа является, несомненно, получивший широкую известность и признание труд А.А. Иессена о древнейшей металлургии Кавказа (Иессен А.А., 1935). Первый из выделенных им трех этапов древнейшей металлургии меди на Кавказе охватывал и период развития майкопской культуры. Он был тогда датирован А.А. Иессеном концом III — началом II тысячелетия до н. э.

Трудно переоценить значение трудов А.А. Иессена в изучении раннебронзового века Северного Кавказа. Его привлекали, прежде всего, такие существенные проблемы, как хронологизация и периодизация «больших кубанских курганов» и других связанных с ними памятников Северного Кавказа.

В истории изучения рассматриваемой культуры особое место всегда занимал вопрос датировки Майкопского кургана. Этот памятник, как известно, датировался в широком хронологическом диапазоне, от IV до I тысячелетия до н. э.[30] Едва ли целесообразно здесь рассматривать историографию этого вопроса. Остановлюсь лишь на отдельных моментах. Они отражают в известной степени переломный период в истории изучения раннебронзового века Северного Кавказа, завершившийся, можно сказать, утверждением выводов А.А. Иессена о датировке и периодизации памятников майкопской культуры.

Казалось бы, после выхода в свет труда А.А. Иессена вопрос об относительном хронологическом положении памятников майкопской культуры в общем ряду древностей Северного Кавказа бронзового века окончательно стал ясен. Однако буквально через несколько лет Б.Е. Деген-Ковалевский предпринял попытку пересмотреть хронологию Майкопского кургана и связанных с ним других памятников Прикубанья. Он написал специальную работу «Майкоп и скифы», в которой отнес «большие кубанские курганы» к скифскому или предскифскому времени. Эта работа не была издана[31]. Но Б.Е. Деген-Ковалевский опубликовал тезисы своего доклада «Проблема датировки „больших кубанских курганов“», в котором памятники Прикубанья эпохи ранней бронзы датировал рубежом II–I тысячелетий до н. э. (Деген-Ковалевский Б.Е., 1939, с. 14–17). Это его заключение, вызвавшее уже тогда справедливую критику (Киселев С.В., 1940, с. 136), получило поддержку и дополнительную аргументацию со стороны М.И. Артамонова. Исследовав древнейшее погребение Третьего Разменного кургана, относящееся к майкопской культуре, он датировал его VIII–VII вв. до н. э. Поскольку же Разменный курган связан в культурном отношении с Майкопским курганом, то его общий вывод сводился к тому, что оба они так же, как и остальные «большие кубанские курганы», относятся к предскифской эпохе на Северном Кавказе, которую, по его мнению, уместно было бы назвать «киммерийской» (Артамонов М.И., 1948, с. 176, 177).

Заключения Б.Е. Деген-Ковалевского и М.И. Артамонова были направлены на пересмотр всей периодизации культурно-исторического развития Кавказа в бронзовом веке. Против этого выступил А.А. Иессен в своем известном труде, посвященном хронологии «больших кубанских курганов» (Иессен А.А., 1950). Показав смешанный характер комплекса Третьего Разменного кургана, он, в частности, доказал ошибочность и полную несостоятельность выводов Б.Е. Деген-Ковалевского и М.И. Артамонова. Значение работы А.А. Иессена, однако, заключается не только и даже не столько в этом.

А.А. Иессен дал первую сводку памятников майкопской культуры, расчленив их на две подгруппы: раннюю — майкопскую, и позднюю — новосвободненскую. Он показал, что «большие кубанские курганы» и другие рассмотренные им памятники характеризуют ранний этап эпохи металла на Северном Кавказе и относятся ко второй половине III — началу II тысячелетия до н. э. Тем самым был положен конец продолжавшимся около 50 лет спорам о культурно-хронологическом месте «больших кубанских курганов». Бесспорно поэтому, что работа А.А. Иессена знаменует собой важный рубеж в истории изучения раннебронзового века Северного Кавказа.

В данном труде, кстати, А.А. Иессен отметил, что культуру, представленную «большими кубанскими курганами» и другими связанными с ними памятниками, можно было бы назвать раннекубанской культурой (Иессен А.А., 1950, с. 197). Однако это название, также как и понятие «культура „больших кубанских курганов“», не утвердилось за культурой раннебронзового века Северного Кавказа.

Развернувшиеся в послевоенные годы археологические работы привели к исследованию в различных областях Северного Кавказа многочисленных погребальных и, что принципиально важно, бытовых памятников эпохи ранней бронзы. В начале 50-х годов Е.И. Крупновым был поставлен вопрос о том, что эту культуру следует именовать майкопской (Крупнов Е.И., 1954, с. 45–70) и с тех пор она действительно стала так называться.

Говоря о полевых исследованиях послевоенных лет, следует, прежде всего, отметить работы Е.И.