Настоятель вздыхает. Его улыбка исчезает, словно ее и не существовало.

Малышка начинает капризничать, и я тянусь, чтобы ее забрать. Хиса колеблется, но я настаиваю. Я уже не боюсь их неудовольствия. Пока я не понимаю, стоит ли им доверять. Пусть лучше девочка проголодается, чем я лишусь ее навсегда.

— Она здесь? — не выдерживаю я. — Она пришла за нами?

— Та женщина? — спрашивает сестра Сакура с грустным лицом. — Нет, нет, дитя. Мы просто хотели услышать вашу историю.

И я хочу поблагодарить вас обеих за то, что поделились ею, говорит настоятель, выпрямляясь. — И за вашу смелость.

Все тихо кивают в молчаливом согласии.

— Что будет дальше? — спрашивает Сора.

Сестра Сакура поправляет очки.

— Мы доведем все до сведения властей, чтобы они обратили на это внимание, разумеется.

— Но они ничего не будут делать, — возражаю я, переводя взгляд с одного лица на другое. — Расследование ничего не даст.

— Это будет зависеть от того, к кому мы обратимся, — говорит настоятель. — Однажды по побережью шел человек и заметил там монаха, который наклонялся к песку, подбирал что-то и осторожно бросал обратно в море, — настоятель высвободил руки из рукавов и жестами стал сопровождать рассказ. — Человек подошел ближе и спросил: «Что ты делаешь?» Монах остановился, посмотрел на него и ответил: «Бросаю морские звезды обратно в океан. Солнце уже взошло, а прилив выбросил их на берег на верную смерть».

Я качаю свою крошку и внимательно слушаю.

— Тогда человек осмотрелся и снова взглянул на монаха. «Разве ты не видишь целое бесконечное побережье, покрытое выброшенными морскими звездами? Что ты можешь сделать один?» Монах вежливо его выслушал, бросил в воду очередную звезду и сказал: «Ну для этой звезды я уже что-то сделал», — настоятель улыбается, и его глаза светятся радостью. — Понимаешь, Наоко? — он поднимает голову выше. — Ты помогла Хатсу? А ты, Сора, помогла Наоко? А ваши действия помогли этой крохе? — и он кивнул в сторону моей девочки.

Настоятель наклоняется вперед, чтобы встать. Сестры тоже поднимаются. Остаются только Сора и Хиса. Я снова смотрю на свою спящую птичку. Бабушка часто говорила: «Даже пустое место собой что-то представляет».

А моя дочь — не пустое место.

— Брат Юдай? — вдруг произношу я.

Настоятель оборачивается и возвращается через порог с приподнятыми бровями.

— Что, дитя?

— Пожалуйста, если вы сможете об этом договориться, я бы хотела увидеться с отцом.

Я зашла слишком далеко, чтобы опускать руки.

ГЛАВА 36

Япония, 1958

Хиса предложила мне вздремнуть, пока малышка спит, но я уснула всего на мгновение. Я смотрю на силуэт сосны, видимый сквозь ширму сезди, и вздыхаю. Меня преследует кошмарный сон.

Я вижу себя бегущей по летнему полю высокой травы. Мои руки раскинуты, пальцы касаются спелых колосьев. Они колышутся вокруг меня, подобно морским волнам. Я останавливаюсь, поднимаю лицо к солнцу, позволяя его лучам согреть щеки.

И в облаках замечаю корабль Хаджиме. Ветер крепчает, и корабль уходит от меня все дальше и дальше. Потом появляется брат Дайган и забирает мою птичку. Он исчезает, и как я ни кричу, взывая к нему, мой голос растворяется в ветре.

Все пространство вокруг меня наполняется плачем и криками, мидзуко, погибшие дети, зовут Дзизо, зовут меня. Они плачут. Или это кричат птицы? Потому что они появились ниоткуда, дюжины мечущихся в воздухе. Я смотрю на них, на их мягкие животы, когда они проносятся надо мной, пока не остаюсь в полной тишине совершенно одна.

Вдруг я чувствую за своей спиной какое-то движение. Я оборачиваюсь.

И вижу великолепного тигра.

Янтарные глаза с крохотными зрачками смотрят прямо на меня. В его взгляде что-то знакомое. Его губы изогнулись в оскале, и предупредительный рык клокочет в его горле. Мы стоим так близко, что я ощущаю на себе его дыхание.

Это настоящее чудовище насыщенно-оранжевого цвета. Он длиной с два роста взрослого мужчины и в обхвате как четверо. Его хвост, длиной с меня, в раздражении мечется из стороны в сторону.

Мое сердце бешено стучит в груди. Он делает шаг налево, перекрещивая между собой мощные лапы медленным точным движением. Я делаю шаг вправо. Мы смотрим друг другу в глаза, не отрываясь. Еще один оскал обнажает его желтые клыки, но он не нападает.

Мы просто кружим друг напротив друга в высокой траве. Когда я просыпаюсь, в моих ушах все еще звучит его рык. Мокрая от пота, я пытаюсь понять, сожрет он меня или нет.

Меня и сейчас мучает тот же вопрос.

Дверь отъезжает в сторону, и в комнату заглядывает сестра Сакура.

— Здравствуй, Наоко. Ты готова?

— Вы помните легенду о двух тиграх? — я никак не могу стряхнуть с себя остатки кошмара.

— Да, конечно. Привет, малышка-чан, — голос сестры приобретает напевные интонации, когда она подставляет палец под вытянувшуюся ручку девочки. — Один человек шел по лесу и наткнулся на спящего тигра. Он бросился со всех ног прочь, но тигр проснулся и кинулся за ним. Подбежав к обрыву, человек стремительно скатился вниз по склону и из последних сил уцепился за корень дикой лозы. Тигр наверху рычал, пытаясь дотянуться до своей жертвы. Человек, дрожа, посмотрел вниз — там его поджидал еще один голодный тигр! И тут из норки в обрыве вылезли две мышки — одна белая, другая черная — и принялись грызть корень. Ища спасения, человек осмотрелся и увидел неподалеку кустик дикой земляники с одной-единственной спелой ягодой. Держась одной рукой за корень, другой он потянулся и сорвал землянику. Какая же она была вкусная! — пересказывая эту притчу, она строит рожицы малышке. — А тигры были такие страшные!

Очки сестры Сакуры снова съехали, но она не стала их поправлять, а лишь приподняла лицо и продолжила играть с моей птичкой.

— Но ты же их не боишься, да?

— Боюсь, — говорю я, наблюдая за ними. — Я чувствую себя тем самым человеком между двумя тиграми, тянущимся за земляникой.

Я тянусь за ней сейчас.

У дверей появляется Хиса.

— Пришел твой отец, Наоко. Ты готова?

* * *

Монастырь окружен огромной территорией. Это целый учебный центр, в котором проживает более сотни монахов и монахинь. Здесь есть зал для лекций, бани, жилые комплексы, храмы и