Я остановилась. Муй испуганно рыдала.

Где же хихиканье тети Буй? Она вьетнамка, сказали солдаты. Кожа слишком светлая. И разрез глаз как у вьетнамцев. А смех? Тоже как у вьетнамцев? Куда он исчез? Почему она не смеется? Смейся, ну же! Смейся!

– Глубже! Еще!

Тетя Буй копала. Звук разносился над полем, дрожал в воздухе. Я припала к земле, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Я ждала, сама не зная чего. Разве мне не хватило того, что я видела и слышала? Неужели смерть, прочно обосновавшись в моем мире, сделала меня такой кровожадной? Пробудила во мне жестокость, притупив человеческие чувства? И я готова была спокойно смотреть, как убивают подругу? Что мешало мне уйти? Ужас, сковавший тело? Откуда взялось это непреодолимое желание остаться? Я вспомнила, сколько раз, едва соприкоснувшись со смертью, я закрывала глаза или отворачивалась. И решила, что отныне все будет по-другому. Те, кто мне дорог, не должны умирать в одиночестве. Я никуда не уйду, я буду стоять и смотреть, а когда душа покинет тело, они узнают, что я была рядом до конца, слышала их последние слова, их последний вздох, видела их отчаянную борьбу за жизнь.

Я подтянула колени к груди и положила на них подбородок. Мой страх – ничто по сравнению со страхом Муй и Буй, сказала я себе. Я заставила замолчать голоса, звучавшие в моей голове. Уняла бешено стучавшее сердце. Мысленно обнимая подругу и ее мать, я ждала конца.

Один за другим раздались два удара, и наступила тишина. Хлопая крыльями, над рисовым полем взметнулась стая ворон.

Ксать охватило волнение. Разговорам о сражениях вторила раздававшаяся вдалеке стрельба. Идет война, шептались между собой жители города. Камбоджа воюет с Вьетнамом. Каждый день люди возвращались из лагерей, потому что работа неожиданно останавливалась. Они прибывали бесконечным потоком, без охранников, без солдат, без начальников лагерей. Городские власти не задавали вопросов. Похоже, им больше не было до нас дела. Моук и большинство солдат ушли на фронт. Оставшиеся солдаты и камапхибали собирались бежать в джунгли. Все равно нам не выиграть в этой войне, с мрачным видом заявляли они, нагружая повозки едой, оружием и боеприпасами. Вьетнамцы убьют всех, кого найдут в городе, и лучше бы нам тоже уехать. Камбоджийцы должны держаться вместе, говорили они, словно забыв, что еще недавно пытали и убивали нас. За ними последовали только близкие люди, а большинство из нас предпочли остаться и посмотреть, что будет.

После их отъезда все бросились к зданию городской администрации и складам. Не было ни споров, ни ругани. Нас осталось совсем мало, и отовсюду на нас смотрели призраки тех, кто не дожил до этого дня. Каждый взял столько, сколько нужно, чтобы продержаться один день. Если переживем эту ночь, решили мы, вернемся и поищем чего-нибудь еще. Перебирая одежду, оставленную женами камапхибалей, мама нашла свернутые в трубочку купюры, похожие на иностранные деньги. Она быстро спрятала находку под рубашку. Я удивленно посмотрела на маму. Что она будет с ними делать? Обнаружив под перевернутой корзиной гору риса, я набила карманы, а одну горсть засунула в рот и запила рассолом из стоявшей рядом бочки. Через некоторое время меня вырвало. Мама нашла зеленый банан и велела мне съесть его, чтобы успокоить желудок. Но даже банана моему организму показалось много.

Мы вернулись на виллу. Люди впервые за долгое время открыто обсуждали происходящее.

– Не понимаю… один коммунистический режим против другого? Разве они могут воевать? – спросила женщина.

– Эти революционеры – им только дай посеять какую-нибудь смуту, – ответил сидевший рядом мужчина.

– Сколько раз я представлял этот день. И вот он настал, – пробормотал другой мужчина.

У него были китайские корни, и всю его семью, как Тяе Буй и Муй, убили за иностранную кровь, за сходство с вьетнамцами. Сам он выжил только потому, что его отправили в карьер далеко в горах.

– Три года и восемь месяцев, – продолжил мужчина, – столько длился этот кошмар. А теперь, когда наконец забрезжила надежда, со мной рядом никого нет.

Я не отрываясь смотрела, как ходит вверх-вниз кадык на шее мужчины. Словно горе встало у него в горле комом, который он не мог ни проглотить, ни выплюнуть. Мне вспомнился Большой Дядя. Мама увела меня прочь.

Вдали над верхушками деревьев проступила оранжевая полоса. Никто не спал. Все ждали. Ожесточенное сражение продолжалось всю ночь. В воздухе пахло порохом, а в небе стоял грохот, как во время грозы. На рассвете пришли вьетнамцы. Солнце медленно взошло над Меконгом идеально круглым огненным шаром. Город заполонили колонны военной техники. На дороге перед виллой выстроились в ряд грузовики и танки. Победоносно гудели моторы.

– Кто-нибудь? Кто-нибудь? – радостно улыбаясь, спрашивал на ломаном кхмерском солдат-вьетнамец, забравшись на крышу одного из грузовиков. При виде нас он, словно не веря, что перед ним люди, а не призраки, добавил: – Кто-нибудь живой? Кто-нибудь уехать – сюда!

Солдат показал на машины. Места хватит для всех, объяснил он. Они едут в разные части страны. Его колонна направляется в Кампонгтхом. Еще несколько – в Пномпень. Мы свободны, сказал солдат. Мы можем вернуться домой.

Мама заплакала, спрятав лицо у меня на груди. Люди вокруг тоже плакали, и эти слезы были словно ливень, льющийся на мертвую землю. Словно женский дождь.

– Все кончено, Рами, – проговорила мама, утирая слезы. – Теперь мы свободны.

Она вытащила из узла с одеждой папину записную книжку и нашла между листами маленький бумажный кораблик.

– Папа оставил нам это.

Дрожащими руками развернув кораблик, мама прерывающимся голосом начала читать письмо:

Мама откашлялась.

– Карта – так он сказал, отдав мне сверток со своими вещами в последнее утро. Он оставил нам карту. Я тысячу раз перечитала эти слова, Рами, прежде чем поняла, что в них зашифровано послание для нас с тобой. Как я сразу не догадалась, не разглядела в бумажном кораблике намек на другую страну, новую жизнь. Восток… солнце светит так же ярко, как дома, – Вьетнам. Запад… золотые храмы – Таиланд. Иди на запад… пока не увидишь рассвет – начать все сначала. Послушай, Рами. – Мама взяла мое лицо в ладони, и лист бумаги коснулся моей щеки. – Они спустили один красный флаг и тут же поднимут другой. На смену старому режиму придет новый, ничуть не лучше. Здесь нельзя оставаться. Кто знает, может, следующего раза уже не будет. Пока есть возможность, мы должны уехать. – Она помолчала, затем продолжила: – Я сделаю все, что в моих силах. Соглашусь на что угодно, лишь бы вытащить тебя отсюда. Я думала, мы вернемся домой, Рами, но дома больше нет. Только призраки ждут нас там. Голоса в твоей голове – я хочу, чтобы ты отпустила их. Хочу, чтобы ты осталась со мной, слушала меня, а не их, даже если не можешь говорить. – Мама тяжело сглотнула. – Что бы ни случилось с нами, чем бы ни обернулся мой выбор, я выбрала для тебя жизнь. Понимаешь?