Вроде мне нужно было об этом напоминать…

Что ж, я выполнила требование Гари частично — оттуда я действительно поехала прямо, правда, не домой, а к вам в офис. Я даже не особенно заботилась о том, видел меня кто-нибудь или нет. Вопреки всем доказательствам и здравому смыслу, я продолжаю надеяться, что все это какая-то огромная ошибка.

— Вы, вероятно, уже видели газеты — я снова попала в горячие новости. По дороге домой после нашего прошлого сеанса я все время думала о маме. Она иногда может быть еще той сучкой, она, как правило, очень эгоистична и, безусловно, считает, что все в этом мире существует только для нее, но чтобы она оказалась способной на такое?

Когда я тем вечером добралась домой, на голосовой почте меня ждало сообщение от Люка. Разумеется, он был слишком деликатен, чтобы просто спросить: «Где тебя черти носят?» Вместо этого там было что-то вроде того, что неплохо было бы дать ему знать, когда я буду дома. Я не позвонила ему — просто не знала, что сказать.

В ту ночь в своем шкафу я думала о маме — Гари пока еще не перезвонил — и представляла, как она сидит у себя дома перед телевизором, курит, выпивает и понятия не имеет, что разгорается скандал, а сама она находится на краю пропасти. Несмотря на причиненную мне боль и ее предательство по отношению ко мне, было неприятно думать, что она даже не догадывается о том, что происходит.

Потом я вспомнила, как она звонила мне в тот день, когда я ездила на показ дома. Она тогда заставила меня испытать чувство вины за кофеварку, зная, что через несколько часов меня должен похитить бывший заключенный. Не говоря уже о том, как она заботилась обо мне после попытки второго нападения, — я чувствовала, что она любит меня, — при том, что все это сама устроила. Тогда я и поняла, что должна присутствовать при ее допросе. Должна сама услышать, почему мама сделала со мной такое.

На следующий день в районе десяти часов позвонил Гари. Рано утром они получили выписки с маминого банковского счета, которые подтвердили показания Уэйна. Кроме того, они получили информацию, что сравнивавшиеся резиновые ленты для волос окрашены красителем из одной партии. Мама была арестована — это очень взбудоражило весь парк трейлеров, где они живут, — и теперь они дали ей собраться с мыслями в полицейском участке в ожидании моего приезда. Чтобы добраться туда, у меня ушло немного времени, несмотря на то что я всю дорогу порывалась повернуть обратно.

Я сообразила, что дрожу, только когда появилась в полицейском участке и Гари предложил мне свой пиджак. Пиджак был еще теплым и сохранил запах хозяина. Мне хотелось укрыться им, как плащом-невидимкой, и исчезнуть. Я сидела в крошечном помещении рядом с комнатой, где была моя мама, и смотрела на нее через окно, которое с той стороны, по-видимому, имело вид зеркала. Со мной были двое полицейских, и когда я встретилась взглядом с одним из них, он отвел глаза и принялся рассматривать свои туфли.

Мама сидела на краешке стула, и ее ноги едва касались пола. Ее макияж был блеклым и размазанным, — видимо, остался со вчерашнего дня, — а конский хвостик свисал понуро. А потом я заметила кое-что еще. Одно веко было прикрыто чуть больше, чем второе. Она была не слишком пьяна, но этим утром определенно добавила себе в апельсиновый сок водку. К нам в комнатку зашел Гари и остановился рядом со мной.

— Как ты, держишься?

Он положил руку мне на плечо. Рука была теплой и крепкой.

— Зачем все это? У вас ведь есть доказательства.

— Доказательств никогда не бывает достаточно. Я множество раз видел, как расследования, которые мы считали верным успехом, рассыпались на глазах. Будет лучше, если нам удастся получить от нее признание в причастности к этому делу.

— Кто будет ее допрашивать?

— Я.

Глаза его блестели. Если бы он был конем, то сейчас от нетерпения постукивал бы копытом.

Мама обрадовалась, когда Гари вошел в комнату. Желудок мой тоскливо сжался.

Для начала он сказал ей, что их беседа будет записываться на аудио- и видеопленку, после чего она улыбнулась в камеру, а потом попросил ее громко назвать свое имя, адрес и сегодняшнюю дату. Причем дату ему пришлось напомнить ей самому.

Когда с формальностями было покончено, он сказал:

— Офицеры, которые доставили вас сюда, уже зачитывали вам ваши права и предупреждали об ответственности, но я хочу еще раз напомнить, что вы имеете право на адвоката. Вы не обязаны сейчас что-то говорить мне, но все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде.

Мама покачала головой.

— Это все так глупо… Кого, вы говорите, я там похитила?

Гари удивленно приподнял бровь.

— Вашу дочь.

— Энни не была похищена. Ее просто увез один мужчина.

Видимо, посчитав, что объяснять ей юридическое определение похищения человека бессмысленно, в чем я должна была с ним полностью согласиться, Гари продолжил:

— Мы располагаем официальными показаниями Уэйна, где точно изложено все произошедшее, а также указаны роли вас обоих в этом деле. — Он открыл лежавшую на столе папку, вынул оттуда протокол и ткнул в него пальцем. — У нас также есть распечатка с вашего счета по карточке «Виза», откуда видно, что за день до нападения на Энни вы наняли фургон для поездки за город. У нас есть счет-фактура от компании по прокату на аренду белого фургона с вашей подписью. У нас есть свидетель, который видел вас с Симоном Руссо в мотеле в Глен Игл. У нас есть заключение экспертизы о том, что растягивающаяся лента для волос, найденная среди вещей Симона Руссо, относится к той же партии, что и резинки для волос, которые в настоящее время принадлежат вам. Мы знаем, что это сделали вы.

Мама напряглась, и глаза ее стали огромными, но уже в следующий момент тело ее расслабилось и она поправила подол юбки. Потом внимание ее переключилось на собственные ногти.

Упершись руками в стол, Гари наклонился в ее сторону.

— Послушайте, мое начальство не считает, что вы хотели, чтобы Энни исчезла всего на неделю. Вы сказали так Уэйну, но они думают, что вы наняли Симона Руссо, чтобы тот убил ее, — у Энни был страховой полис от ее компании, и я уверен, что вы были в курсе, что являетесь единственной наследницей. К счастью, план ваш сорвался. Но Энни не должна была вернуться оттуда живой.

После каждой фразы тело мамы вздрагивало, как от удара, а глаза становились все больше и больше. Запинаясь, она пробормотала:

— Нет, нет… конечно же, нет… убить ее? Нет… Я бы никогда…

— Боюсь, что вы не совсем понимаете меня, Лорейн. Они не просто думают, что вы наняли Симона Руссо, чтобы убить ее, они хотят, чтобы вы наняли Симона Руссо убить Энни, потому что это влечет большую разницу в сроке наказания.

Я видела, как мама несколько раз облизнула пересохшие губы. Гари должен был посчитать, что она нервничает, но я знала свою маму: облизывание губ было верным знаком того, что она пытается заставить свои одурманенные водкой мозги сосредоточиться.