— У Ричарда, надо думать, было более чем достаточно романов, когда никакого Эрика еще и в помине не было?

— Да. Это ни для кого не секрет, правда? Да, Ричард мне изменял. Что не оправдывает мою измену. И даже не служит ей объяснением. Со мной случилось временное помрачение рассудка.

— Что представляет собою этот Эрик? Чем занимается?

— Он керамист. Крупный бородатый блондин. Был бородатым, во всяком случае. Он — дьявол.

— Так как же все получилось с Ричардом?

Пола набрала в грудь побольше воздуху. Мускулы на лице у нее сводило, как от сильного встречного ветра.

— У них вышла драка, — сказала она.

Все это время Полу не оставляло осознание безмерного спокойствия, царящего вокруг. Сквозь прозрачную, тихую воду, до бледного, мощенного камнями дна, светило солнце. По прибрежной гальке, удаляясь, хрустели шаги. Вдалеке с глухим стрекотом шел на посадку самолет. На горизонте плескались в море дети, и голоса их растворялись в знойном воздухе, который, едва заметно колыхаясь, тяжелым пологом навис над водой.

— И что? — спросил очень мягко голос Дьюкейна.

— Это произошло совершенно неожиданно, — сказала она. — У нас дома, в бильярдной. В нашем доме в Челси, как вы знаете… хотя, пожалуй, откуда вам знать… пристроена с задней стороны большая бильярдная комната. Ричард любил иногда поиграть. Оттуда дверь вела в сад. Был поздний вечер, а Ричард перед тем сказал, что должен съездить в Париж по делам службы. По-моему, сказал нарочно, чтобы устроить мне ловушку. Я, разумеется, рассказала ему про Эрика. Рассказала сразу же, холодно и сухо, и так же холодно и сухо он принял это. До меня, в сущности, даже не дошло, что это пробудило в нем ревность. Я думала, он скорее почувствует известное облегчение. В тот вечер Эрик пришел ко мне домой. Идиотством было с моей стороны пускать его в дом, но уж очень ему хотелось. Он до того не бывал у нас ни разу. По-моему, просто хотел почувствовать себя на месте Ричарда. Мы были в холле, разговаривали. Кажется, как раз собирались уходить и ехать к Эрику. И тут заметили, что в бильярдной, войдя через сад, стоит в темноте Ричард и слушает. Я по первому же шороху мгновенно поняла, в чем дело, и включила свет. Эрик с Ричардом до тех пор никогда не встречались. Мы стояли втроем в бильярдной, и Эрик начал было произносить нечто похожее на монолог. Он не особенно растерялся и был намерен выйти из этой ситуации с гордо поднятой головой. И тут Ричард накинулся на него. Эрик — крупный мужчина, но Ричард служил в «Командос» и знал, как надо драться, а Эрик — нет. Муж ухитрился нанести Эрику удар по шее и, по-моему, оглушил его. А потом — бог знает, как это у него получилось, все произошло так молниеносно — притиснул Эрика к стене и опрокинул на него бильярдный стол.

— Ох ты, — негромко сказал Дьюкейн.

— Вы знаете, какая это тяжесть, — сказала Пола. Голос ее звучал ровно, почти бесстрастно. Взгляд остановился на одном из донных камней. — Краем стола Эрику придавило ногу, верхней частью прижало его к стене. Он закричал. Мы с Ричардом пытались поставить стол обратно. Вообразите себе эту картину. Оба, не говоря друг другу ни слова, с двух концов тянем стол на себя. Эрик кричал, не переставая. Наконец стол сдвинулся немного, и Эрик сполз вниз. Ричард вытащил его наружу. Он был фактически без сознания от боли. Я пошла и вызвала по телефону скорую.

Пола замолчала.

— И что потом? — так же тихо, почти шепотом спросил Дьюкейн.

— Потом поехала вместе с ним в больницу. Ричарда после этого я увидела уже у дверей суда по бракоразводным делам.

— А Эрик серьезно пострадал?

— Серьезных внутренних повреждений не было. — Пола говорила все тем же четким, внятным голосом. — Но одну ногу ему раздробило вдребезги. Ее пришлось ампутировать. Естественно, — прибавила она, — мы сделали вид, что это был несчастный случай.

— Понятно, — сказал Дьюкейн, помолчав. — А дальше что?

— А дальше было то, что с Эриком я рассталась тоже. Вернуться к Ричарду я не могла, мне это и в голову не приходило, тем более что он на другой же день написал мне о разводе. Я думаю, и ему стало просто невмоготу. А оставаться с Эриком мне было тоже невозможно. Что-то оборвалось, когда Ричард изувечил его прямо у меня на глазах. Эрик почти опротивел мне — как и я ему, вероятно. Какое-то время все было так скверно, что хуже некуда, глядеть ни на что не хотелось. Я внутренне отступилась от Эрика, и он стал автоматически отдаляться от меня. Мы продолжали видеться, но словно бы играя роль в какой-то кошмарной пьесе. Потом он объявил, что уезжает в Австралию. Мы оба вздохнули с облегчением.

— И тогда?..

— Тогда он написал мне, уже оттуда, что встретил на пароходе совершенно изумительную девушку и собирается на ней жениться. У меня окончательно отлегло от сердца. Потом от него ничего не было слышно, покуда, примерно месяц назад, он не написал мне, что женитьба так и не состоялась, а он больше всего на свете жаждет и требует одного — видеть меня. Его пароход приходит на следующей неделе.

— Вы боитесь его, — сказал Дьюкейн.

— Да. Я всегда его побаивалась. Интересно, что Ричард никогда не внушал мне страха, хотя Ричард, во внешних своих проявлениях, — куда более необузданная натура.

— Вы обмолвились, что Эрик — дьявол.

— Да. Это странно, потому что такой человек может с легкостью представиться вам нелепым. По-моему, он сперва и мне представлялся нелепым — эдакий ходульный комедиант. Но он обладает магнетизмом в каком-то буквальном смысле слова, некой животной силой, которая может быть присуща и совсем глупому человеку. Я это не к тому, что Эрик глуп, я лишь хочу сказать, что рассудок тут ни при чем — по крайней мере, здравый рассудок. Это отчасти телесное свойство. Тем он, пожалуй, и привлек меня. У Ричарда все идет от ума, даже чувственность его носит рассудочный характер. Эрик же был весь от земли или, быть может, скорее — от моря. Он у меня всегда ассоциировался с морем.

— Вы, вообще говоря, хотите с ним увидеться?

— Нет. Но должна. Я должна… пройти через это снова.

— Сколько я понимаю, — осторожно подбирая слова, сказал Дьюкейн, — у вас такое чувство, будто вы перед ним в долгу. Нерасторжимые узы своего рода…

— Вот именно. Кровные узы. Мне кажется, он считает, что над ним тяготеет заклятье, которое могу снять одна я. Что ему отравляет жизнь гнусная порча, которую по силам устранить только мне. Вот почему я вынуждена буду с ним встретиться, и встретиться один на один.

— Вы в самом деле верите, что способны чем-то ему помочь? При том что не любите его? Или вы допускаете, что, возможно, полюбите его снова?

— Нет! У меня нет уверенности, что я способна ему помочь. Иногда мне кажется, что он ищет способа наказать меня. Бывают дни, часы, когда я думаю, что он возвращается, чтобы меня убить. Или же ограничится тем, что придумает, как меня унизить. Я не представляю себе, что будет. Знаю лишь, чему быть, того не миновать. И притом — на следующей неделе.