— А что ты тогда написал мне на открытке?

— Значит, ты ее не читала?

— Я была не в том состоянии, чтобы читать твои открытки.

— Тогда даже хорошо, что ты ее не читала, — сказал Габриель и снова вышел.

Джулия медленно потягивала ароматный эспрессо и пыталась угадать содержание разорванной открытки. Должно быть, он сгоряча написал что-то очень интимное, раз не хочет теперь говорить. Джулия задумалась. Клумба — не тротуар. Вряд ли кто-то будет убирать оттуда бумажные клочки. Возможно, ей еще удастся их достать и сложить.

Прошло несколько минут. Габриель вернулся, неся тарелку с одним куском шоколадного торта и одной вилкой.

— Как насчет десерта? — спросил он и, не дожидаясь ответа, сел, пододвинувшись к ней почти вплотную. — Я знаю, до чего ты любишь шоколад, — прошептал он ей на ухо. — Тебе понравится этот торт.

Он поднес вилку к ее носу, дразня ароматом. Джулия инстинктивно облизала губы. Судя по запаху, торт был божественно вкусным. Она потянулась за вилкой, но Габриель успел раньше. Он зажал вилку в ладони.

— Нет. Позволь мне накормить тебя.

— Я уже не маленькая.

— Тогда не веди себя как ребенок. Доверься мне. Пожалуйста.

Джулия покачала головой и отвернулась, чтобы не смотреть, как он слизывает крошки шоколадной глазури, приставшие к вилке.

— Ой, как вкусно, — промурлыкал Габриель. — Знаешь, кормление — это интимное проявление заботы и любви. Соединение с другим человеком через пищу. — Габриель поддел на вилку малюсенький кусочек торта и поводил им возле носа Джулии. — Подумай, когда мы причащаемся, мы не возражаем, что священник кладет нам в рот облатку. Нас ведь всегда кто-то кормит. Наши матери, когда мы дети. Наши друзья, когда мы приходим к ним в гости… А что есть слияние тел влюбленных, как не причастие? Как не единение через особую пищу, которой насыщаются не только их тела, но и души? Неужели тебе совсем не хочется, чтобы я тебя кормил? У нас нет единения тел, так пусть будет единение душ через этот торт.

Джулия молчала. Тогда Габриель поддел вилкой самый аппетитный кусочек и отправил себе в рот. Джулия нахмурилась. Если он думает, что это «пищевое порно» ее возбудит и сделает куском податливой глины в его руках…

…он был прав.

Зрелище Габриеля, лакомящегося тортом, было чистейшей эротикой. Габриель наслаждался каждым кусочком. Он облизывал губы и вилку. Время от времени он закрывал глаза и стонал. Звуки эти показались ей очень знакомыми. Все движения были медленными и очень чувственными. Поедание стремительно уменьшавшегося куска подчинялось некоему завораживающему ритму. И Габриель об этом знал. Его глаза сверкали, вовлекая в этот ритм глаза Джулии.

Ей вдруг стало жарко, потом душно. Щеки горели. Дыхание сделалось шумным и напряженным. По лбу заструились капельки пота. А о том, что у нее делалось внизу, Джулия боялась даже думать…

«Что он вытворяет со мной? Это ведь похоже на…»

— Джулия, последний шанс.

Вилка в его руке выделывала замысловатые па на уровне ее глаз.

Джулия пыталась сопротивляться. Пыталась отворачиваться. Но когда она открыла рот, чтобы заявить об отказе, ее язык мгновенно соприкоснулся с шоколадным чудом.

— Ну ведь вкусно же, правда? — вполголоса бормотал Габриель, показывая свои белые, безупречные зубы. — Вот и мой котеночек попробовал вкусненького.

Джулия покраснела еще сильнее и провела пальцами по губам, собирая последние крошки. Габриель был прав: такого вкусного торта она еще не ела.

— Ну и зачем ты противилась? Видишь, как приятно, когда о тебе заботятся? — прошептал он. — Особенно когда это делаю я. Верно?

Джулия начинала сомневаться, а был ли у нее шанс воспротивиться соблазну. Все, что Габриель говорил о ее добродетели, таинственным образом выветрилось у нее из головы.

Он взял ее руку и поднес к своим губам.

— У тебя на пальцах остались драгоценные крупинки шоколада, — промурлыкал Габриель, глядя на нее сквозь полуопущенные ресницы. — Можно, я ими полакомлюсь?

Джулия шумно вдохнула. Она не совсем понимала, что он затеял, а потому промолчала.

Лукаво улыбаясь и принимая ее молчание за согласие, Габриель медленно облизал все ее пальцы, поцеловав кончик каждого из них.

Джулия закусила губу, чтобы не застонать. Ей казалось, что у нее вот-вот вспыхнет все тело. «Габриель, паршивец, ты ведь уже трахаешь меня». Когда слизывание шоколадных крошек завершилось, Джулия закрыла глаза и отерла пот со лба.

Габриель молча смотрел на нее. Время остановилось.

— Ты совсем устала, — вдруг произнес он и загасил свечи. — Пора в постель.

— А как насчет разговора? — напомнила ему Джулия.

— Мы оба очень устали, чтобы вести его сегодня. Разговор нам предстоит долгий, и начинать его надо на свежую голову.

— Габриель, пожалуйста, не делай… этого, — тихим, отчаявшимся голосом попросила Джулия.

— Одна ночь. Проведи со мной одну ночь, и, если завтра ты захочешь уйти, я не стану тебя удерживать. — Габриель бережно подхватил ее на руки и крепко прижал к себе.

Джулия чувствовала, как тают последние крупицы ее самообладания. Совсем как крошки шоколада. У нее не осталось сил. Он выжал ее, умело лишив способности к сопротивлению. Возможно, причиной тому было выпитое шампанское, а может, события этого сумбурного, взрывного дня. Но что толку искать объяснения, если она уже не может ему противиться? У нее колотилось сердце. Жар, бушевавший внутри, грозил расплавить все, что там находилось. Ее разум мог не хотеть Габриеля, ее душа могла не хотеть Габриеля… но ее женская природа, ее лоно… они жаждали его.

«Он поглотит меня, телесно и душевно».

В мечтах и снах она отдавала свою девственность только Габриелю. Но не в таком состоянии. Ей казалось, что это должно происходить спокойнее и торжественнее. Не с затаенным отчаянием, прячущимся в дальнем углу ее сознания. И не с загадочным блеском в его глазах.

Габриель отнес ее в свою спальню и осторожно уложил посередине громоздкой средневековой кровати. Потом зажег свечи, расставив их в разных местах спальни: на ночном столике, на комоде и под изображениями Данте и Беатриче. Выключив электрический свет, Габриель отправился в ванную.

Джулия хотела еще раз взглянуть на те фотографии, но их не было. Ни одной из шести. Пустые стены. Только репродукция с картины Холидея, шесть крючков и кусочки проволоки.

«Зачем он снял фотографии? И когда?»

Джулия обрадовалась, что фотографий больше нет. При свечах они смотрелись бы еще чувственнее, обнажая всю темную силу зова плоти и показывая Джулии, что и ее скоро ждет такая же судьба. Нагая, безымянная, безликая, лишенная души. Джулия лишь надеялась, что в первый раз у них не будет так, как у пары на шестом снимке.