— Мне известно не больше твоего, так что давай подождем.

Дверь открылась. Первыми вошли двое в капюшонах, за ними следовал мужчина в безупречно сшитом твидовом костюме, не посчитавший нужным прятать лицо.

— Поднимайтесь и следуйте за нами, — скомандовал он.

Мы вышли из камеры и оказались в длинном коридоре.

— Там душ, — указал мужчина, — приведите себя в порядок, вы в этом нуждаетесь. Когда будете готовы, мои люди проводят вас ко мне в кабинет.

— Могу я узнать, с кем мы имеем честь разговаривать? — поинтересовался я.

— Мне нравится ваша дерзость, — ответил он. — Я Эдвард Эштон. До скорого.

Мы обрели почти пристойный вид, и подручные Эштона повели нас по его роскошному загородному владению. Оказалось, что нас держали в подвале здания рядом с большой оранжереей. Мы прошли ухоженным садом, поднялись по ступенькам крыльца и оказались в огромной гостиной со стенами, обшитыми деревянными панелями.

Сэр Эштон ждал нас, сидя за бюро.

— Вы причинили мне немало хлопот, — бросил он.

— Взаимно, — ответила Кейра.

— Вижу, с чувством юмора у вас тоже все в порядке.

— Я не нахожу ничего смешного в том, что вы заставили нас пережить.

— Вините за это только себя, вас неоднократно предупреждали, но вы не отступались и не желали прекращать поиски.

— С какой стати нам было что-то прекращать? — возмутился я.

— Если бы решение принимал я, вы бы тут не стояли и не задавали мне вопросов, но это — увы! — не так.

Сэр Эштон встал, обошел стол, нажал на кнопку, резные деревянные панели на стенах раздвинулись, и пятнадцать экранов словно по волшебству синхронно зажглись. На одном из них я увидел нашего амстердамского знакомца. Мужчины и женщина представлялись по очереди: Афины, Берлин, Бостон, Стамбул, Каир, Мадрид, Москва, Нью-Дели, Париж, Пекин, Рим, Рио, Тель-Авив, Токио.

— Кто вы такие? — спросила Кейра.

— Официальные представители наших стран, мы занимаемся вашим досье.

— Что за досье? — вмешался я.

Женщина с одного из экранов первой обратилась к нам. Сказав, что ее зовут Исабель, она задала странный вопрос:

— Предположим, у вас появилось бесспорное доказательство, что Бога нет. Вы абсолютно уверены, что людям это нужно? Вы хорошо взвесили последствия обнародования такой информации? Два миллиарда человек существуют за чертой бедности. Половина населения Земли ведет жизнь, полную лишений. Вы спрашивали себя, что удерживает в равновесии этот зыбкий мир? Надежда! Надежда на существование высшей и милосердной силы, надежда на лучшую жизнь после смерти. Зовите ее Богом или верой, это не важно.

— Простите, что перебиваю, мадам, но люди не переставали убивать друг друга во имя Бога. Дать им доказательство, что Бога нет, значит раз и навсегда освободить от взаимной ненависти. Вспомните, сколько людей погибло в религиозных войнах, сколько по-прежнему гибнет каждый год, сколько диктаторских режимов делали религию своим знаменем.

— Человек не нуждался в Боге, чтобы убивать, — возразила Исабель, — но ему была необходима вера, чтобы выживать и продолжать свой род, как велит природа.

— Животные в этом деле прекрасно обходятся без веры, — съязвила Кейра.

— Но человек — единственное живое существо на этой Земле, осознающее свою смерть, мадемуазель, он один ее боится. Вам известно, к какому времени восходят первые проявления религиозности?

— Около ста тысяч лет назад близ нынешнего Назарета Homo sapiens впервые в истории похоронили останки двадцатилетней женщины. У ее ног покоилось тело шестилетнего ребенка. Те, кто вскрыл могилу, обнаружили в ней охру и ритуальные предметы. Оба тела лежали в молитвенной позе. К горю из-за потери близких добавилась настоятельная потребность воздать почести смерти… — заключила она, повторив урок Айвори.

— Сто тысяч лет, — повторила Исабель, — тысяча столетий верований… Если вы принесете людям научное доказательство того, что жизнь на Земле создана не Богом, мир рухнет. Полтора миллиарда человеческих существ живут в немыслимой, недопустимой, невыносимой нищете. Какой мужчина, какая женщина, какой ребенок согласится страдать, лишившись надежды? Кто удержит человека от убийства ближнего, от того, чтобы силой взять чужое, если его сознание свободно от любого трансцендентного порядка? Религия убивала, но вера спасла множество жизней, придала сил множеству обездоленных. Вы не можете погасить этот свет. Вы, ученые, считаете, что смерть необходима, наши клетки отмирают, чтобы другие жили, мы умираем, уступая место потомкам. Рождение, развитие и смерть в порядке вещей, но для большинства смерть — всего лишь этап, переход в лучший мир, где будет все, чего не хватало в земной жизни, где ждет встреча с теми, кто ушел раньше. Вы не знали ни голода, ни жажды, ни нужды, вы следовали за своей мечтой, и вам был дан шанс воплотить ее — вне зависимости от того, заслуживаете вы этого или нет. А вы думали о тех, кто был лишен подобного шанса? Неужели у вас достанет жестокости сказать людям, что их страдания на Земле не имели иной цели, кроме эволюции?

Я сделал шаг к экранам, чтобы взглянуть в глаза нашим судьям:

— Это унылое заседание напоминает мне суд над Галилеем. Человечество в конце концов узнало то, что хотели скрыть его гонители, но мир не погиб! Совсем наоборот. Когда освободившийся от страхов человек решился шагнуть к горизонту, тот отступил перед ним. Где бы мы сегодня были, если бы религиозным фанатикам удалось тогда задушить истину? Знание — часть эволюции человека.

— Если вы обнародуете свои открытия, в первый же день погибнут сотни тысяч человек в государствах, истощенных нуждой и гражданскими войнами, в течение первой недели в странах третьего мира будут убиты миллионы. На второй педеле начнется самая масштабная миграция человечества. Миллиард голодающих пересечет континенты и моря, чтобы взять все, чего они лишены. Каждый постарается прожить в настоящем все то, что оставлял на будущее в лучшем мире. Пятая неделя станет началом первой ночи.

— Почему вы освободили нас, если наши открытия так опасны?

— Мы не собирались этого делать, пока не узнали из вашего разговора в камере, что вы не единственные носители знания. Внезапное исчезновение заставит ваших ученых собратьев довести дело до конца. Только вы сумеете их остановить. Можете идти, решение за вами, и только за вами. Никогда еще со времен расщепления урана на плечах одного мужчины и одной женщины не лежала столь тяжкая ответственность.

Экраны один за другим погасли. Сэр Эштон подошел к нам:

— Моя машина в вашем распоряжении, шофер отвезет вас в Лондон.

Лондон

Мы провели несколько дней, не выходя из дома, и почти все время молчали. Нам не хотелось говорить банальности. Уолтер оставил на моем автоответчике гневное послание, он был в ярости из-за нашего исчезновения и не знал, где нас искать — в Амстердаме или в Эфиопии. Я набрал номер его мобильника, но механический голос сообщил, что абонент недоступен.