Всем было известно, что короли проведут одинаковое количество схваток и преломят одинаковое количество копий, хотя еще до турниров решили, что Генрих и Франциск не сойдутся один на один. Рыцарские поединки были столь буйными и неукротимыми, что однажды меч противника высек искры из панциря Генриха Тюдора. Король вывихнул руку, а конь его погиб. Франциск тоже пострадал, получив огромный синяк под глазом.

Тринадцатого июня все усилия дипломатов едва не оказались тщетны, когда началась рукопашная между английской дворцовой стражей и бретонцами. Генрих вызвал Франциска на бой. Тот победил, и хотя рыцарская честь повелевала предложить английскому королю возможность попробовать свои силы еще раз, его же собственные придворные мудро воспрепятствовали этому безумию. Однако Генрих этим же днем вернул утраченное достоинство, победив французского соперника в стрельбе из лука: в отличие от Франциска он был весьма искусным лучником. И все же Франциск чувствовал, что, несмотря на улыбки и шутки, Генрих по-прежнему кипит. Поэтому два дня спустя, еще до того как Генрих встал, он в сопровождении двух придворных явился в шатер английского короля и предложил свои услуги в качестве камердинера. Генрих был очень доволен таким знаком уважения и рассыпался в комплиментах, уверяя, что француз выказал именно то доверие, которое они должны питать друг к другу, после чего подарил ему богатое ожерелье-ошейник из кровавых рубинов и принял в ответ браслет из бриллиантов, стоивший по крайней мере вдвое дороже. Все недоразумения были быстро улажены.

Для середины июня погода стояла необычайно жаркая, а несколько дней подряд дул сильный ветер. Досужие зеваки начинали надоедать англичанам, поскольку без церемоний опивались вином, после чего их рвало, и в воздухе стоял неприятный запах. Толпы, собиравшиеся поглазеть на турниры, с каждым днем становились все гуще, и в один прекрасный день ристалище окружило более десяти тысяч человек. Ситуация была крайне опасной, и даже главный церемониймейстер ничего не мог поделать.

Как-то, когда жара стала совершенно невыносимой, Ги-Поль Сент-Клер остановил Филиппу, спускавшуюся с трибуны.

— Готовы пойти со мной? — не без тайного коварства спросил он.

— Ваше величество, это кузен моего мужа, граф де Ренар, — обратилась Филиппа к королеве. — Если я вам не нужна, позвольте мне прогуляться с ним.

— Разумеется, дитя мое, — ответила королева, едва наклонив голову, приветствуя француза. — Увидимся вечером на банкете.

Филиппа поблагодарила королеву и, взяв кузена под руку, отошла.

— Интересно, знает ли граф Уиттон о своем французском кузене? — съязвила одна из придворных дам. — И фамилия у него подходящая. Очень похож на лиса[2].

Остальные рассмеялись.

— Он действительно родственник графа, — спокойно сообщила королева. — Филиппа рассказывала мне о нем. Она сама не знала о его существовании до приезда во Францию. А тебе, Элис, следует молить Господа и его Пресвятую Мать, чтобы помогли укротить твой злой язык. Из всех дам, когда-либо служивших мне, только две могут считаться истинно добродетельными, и одна из них Филиппа Мередит. Исповедуйся в своем грехе и принеси покаяние, прежде чем снова покажешься мне на глаза!

С этими словами она повернулась к сплетнице спиной. Тем временем Си-Поль провел Филиппу сквозь толпы собравшихся посмотреть турнир и подтолкнул к шатру, где французский король обычно готовился к поединкам. Сейчас он, голый до пояса, в одних шоссах, сидел на трехногом табурете, пока слуга обтирал его водой. При виде вошедших он улыбнулся, по мнению Филиппы, чересчур широко.

— Мадам графиня, как вы добры, что согласились навестить меня! — воскликнул он, вставая. Капли воды бежали по широкой груди. Он был очень высок и чрезвычайно мужествен.

Филиппа поспешно отступила и присела в глубоком реверансе.

— Это вы безмерно добры, сир. И прекрасно сражались сегодня. Вижу, синяк под глазом уже проходит.

Она успела заметить, что Ги-Поль исчез, и поняла, как была глупа, позволив втянуть себя в эту авантюру. О чем только она думала? Или не знала, чего ждать от короля? Неужели действительно ожидала каких-то милостей для семьи? О нет, она сделала огромную ошибку, и теперь нужно думать, как выпутаться без потерь.

Король жестом отпустил слугу, взял руку Филиппы, медленно поднес к губам и поцеловал, но выпускать не торопился.

— Я заметил вас в тот день, на банкете у королевы. Из всех придворных дам вы были самой элегантной. Почему ваши соотечественницы так убого одеты? Или не хотят, чтобы ими восхищались?

Его взгляд не отрывался от затененной ложбинки между ее грудями.

Филиппе казалось, что ее раздевают глазами, но она прекрасно понимала, что выказывать свои чувства не следует.

— Мне повезло иметь родственника, тонко чувствующего веяния моды. Это он научил меня одеваться, хотя утверждал, что я обладаю безошибочными инстинктами во всем, что касается цвета и покроя. Не знаю, что бы делала без добрых советов своего дядюшки Томаса. Очень немногие женщины могут носить этот оттенок желтого.

— Кроме того, ваш дядя научил вас разбираться в драгоценностях, — кивнул король, коснувшись жемчужной нити, висевшей у нее на шее. — Прекрасный жемчуг, графиня.

Его пальцы, словно невзначай, коснулись ее груди, задержавшись чуть дольше необходимого.

— Да, дядюшка Томас всегда считал, что я разбираюсь в драгоценностях, — с невинным видом простушки заметила она, едва сдержав дрожь брезгливости. Король был ей неприятен.

Франциск рассмеялся.

— А какие еще инстинкты пробудились в вас, мадам? — промурлыкал он, притягивая ее к себе.

Его тело оказалось влажным. Запах пота, запах мужчины наполнил ноздри. Темные глаза завораживали, и Филиппа на миг почувствовала себя маленьким кроликом, загнанным в угол огромной гончей. Судорожно сглотнув, она уперлась ладонями в его грудь и осторожно, но решительно оттолкнула.

— О, сир, вы так сильны, а я всего лишь слабая женщина. И все же я недавно вышла замуж и не опозорю мужа. Прошу меня простить. — Поспешно упав на колени, она умоляюще протянула к нему руки. — Мне не следовало приходить, но я была сражена той честью, которую оказал мне король, выделив меня из остальных дам. Боюсь, сир, я была чересчур глупа, как все провинциалки. Мне стыдно, что придется исповедаться в этом грехе своей госпоже королеве и священнику.

Голова ее покорно опустилась. Великими усилиями она выдавила слезу из глаз.

— Но не своему мужу? — усмехнулся Франциск.

— О, я не посмею! — воскликнула Филиппа. — Он меня побьет!

— Будь вы моей, графиня, и взгляни при этом на другого мужчину, я бы тоже вас побил, — заверил король, поднимая ее. — Возвращайтесь к мужу, мадам. Но не считайте, что только ваша несчастная склонность к непорочности уберегла вас от греха. Я еще в жизни не взял силой ни одну женщину.