— Нас может спасти лишь чудо.

— Нас могла бы спасти пушка.

И, как бы опровергая ее слова, банкир, словно привидение, медленно воспарил к потолку. Его ноги в английских, сшитых на заказ туфлях бесшумно молотили по воздуху.

Огромная рука легла ему на шею и стала наклонять ее вбок, пока шейные позвонки не переломились с сухим хрустом, а потом безжизненное тело Томмазо Д'Изолы упало на кафельный пол.

Перед нами появилась зверская рожа, которую я узнал бы среди тысяч. Я не понимал, откуда тут мог взяться Бронко.

— Пригнись! — заорал он.

Мы одновременно бросились на пол. Последовала перестрелка, показавшаяся мне бесконечной. Осколки кафеля летели во все стороны. Комнату окутало густое и удушливое облако гипсовой пыли. Наверное, если когда-то действительно настанет конец света, он будет выглядеть именно так.

Когда в комнате, наконец, снова стало тихо, над нашими головами раздался насмешливый голос Дориана Гуччи:

— Я же вам говорил, как мне не хватает боев по всем правилам! Не валяйтесь тут как свиньи. Все кончилось. Поднимайтесь.

Я встал и осторожно осмотрелся. В нескольких сантиметрах от меня поднимались на ноги Сара Новак и Тененти. К моему великому удивлению, никто из нас не пострадал. Нас покрывали куски гипса, но ран не было.

— Черт побери... — пробормотала Сара Новак.

— Вы в порядке? — спросил я.

Она кивнула и выпрямилась. Бронко, стоявший перед нами, держался за плечо. Пуля большого калибра прошла навылет. Алая кровь растекалась по груди его кожаной куртки. Бритоголовый, корчась от боли, сполз на пол.

В глубине души я подумал, что это не так уж и плохо. Теперь дважды подумает, прежде чем векидывать руку в нацистском приветствии. Но тем не менее я присел перед ним на корточки. В конце концов, он спас мне жизнь. В день Страшного суда будет что положить на другую чашу весов.

— Все нормально, Терминатор?

— О себе подумай, трепло...

Фраза завершилась стоном.

— Но ты же не собираешься падать в обморок?

Этот вопрос свидетельствовал о некоторой мелочности с моей стороны, но ведь пару дней назад этот кретин меня чуть было не придушил. Мне было трудно испытывать к нему хоть малейшую жалость, особенно когда я увидел, что на его бритом черепе вытатуирована свастика.

— Вали отсюда... — пробормотал он, сжав зубы.

Даже раненный, Бронко был в состоянии поддерживать беседу на высочайшем интеллектуальном уровне. Значит, его случай был небезнадежен.

У наших ног валялся труп Томмазо Д'Изолы. Однако трупа кардинала я не увидел.

— Где Марини? — спросил я Дориана.

Он указал на дверь в другом конце операционной.

— Я не знал, что там есть еще один выход. Сукин сын смылся.

В ночи послышался рев мотора.

— Догоним его! — предложил я.

Дориан покачал головой:

— Бесполезно. Мы еще не успеем выйти из клиники, а он уже будет в Ватикане.

Я по-прежнему не мог понять, откуда тут взялся фашиствующий денди со своей татуированной обезьяной.

— Как вы тут оказались? — спросил я его. — Я думал, это не ваша борьба.

— Сегодня днем Серджо попросил меня о помощи. Его доводы меня убедили.

— Долго же ты решался, Дориан, — упрекнул его Тененти. — Мог бы вмешаться и пораньше.

К концу его голос смягчился.

— Но все-таки спасибо тебе.

— Эти ублюдки меня поимели, — ответил Дориан. — Они использовали меня для своих грязных делишек, а потом обошлись со мной как с собакой. Я должен был посчитаться за это.

Тыльной стороной кисти Дориан отряхнул пыль со своего сюртука, потом снял цилиндр и сбросил с его полей куски гипса.

Судя по всему, меня одного волновало исчезновение инициатора всей этой истории.

— Так что мы будем делать с Марини? Теперь, когда он уничтожил картину, у нас не осталось никаких доказательств против него.

— Надо смириться, — ответил Тененти. — Все битвы не выиграешь. Там, где он сейчас находится, людское правосудие бессильно...

При мысли о том, что Марини недосягаем, меня просто мутило. И я совершенно не понимал, почему и Тененти, и Дориан выглядят такими безмятежными.

Только закрыв за собой дверь кабинета, кардинал Марини разжал пальцы, стиснувшие рукоятку револьвера. Он убрал оружие в ящик, схватил телефонную трубку и велел мажордому подать кофе. Потом удобно устроился в своем кресле и, наконец, расслабился.

Никогда в жизни он еще не испытывал такого ужаса, но, кажется, все обошлось. Картина испарилась. Алекс Кантор и его жалкие дружки никогда ничего не докажут.

Несколькими этажами выше, в своей спальне, агонизировал Папа. Марини сумел найти нужные доводы и убедил врачей не принимать никаких решений, не посоветовавшись предварительно с ним. И теперь они ждали только его распоряжения, чтобы отключить аппараты, поддерживавшие жизнь понтифика.

Теперь, наконец, он мог спокойно думать о будущем.

Когда в журналах появилась фотография Наталии Велит на фоне картины, к некоторым из его противников внезапно вернулась память. В «свинцовые годы» все они занимали высокие должности. Они были прекрасно осведомлены о методах секретаря Администрации по делам наследия Святого Престола и его заместителя.

Они уже избавились от Лантаны, отправили его гнить заживо в отрезанном от мира монастыре. Лишь одно препятствие могло помешать осуществлению их честолюбивых планов — Марини. Эта картина представляла собой чудесный подарок для его врагов. С ней были связаны их последние надежды помешать его избранию на престол Святого Петра.

Узнав об их грязных манипуляциях, Марини словно прозрел. А он-то думал, что четверть века назад похоронил эту злосчастную историю.

Он быстро понял, что появившаяся ниоткуда картина серьезно угрожает его избранию, и отреагировал молниеносно. Ему хватило нескольких часов, чтобы разработать наступательную стратегию и отправить Монти в Париж. На следующий день он направил ему подкрепление в лице Томмазо Д'Изолы.

Но и его противники не теряли времени даром. Они навели на его след этого журналиста и предоставили ему достаточную информацию, чтобы добраться до «Банко Романо». Человек, умеющий читать, должен был догадаться, что следы ведут прямо в кабинет кардинала Марини.

Впрочем, Д'Изола оказался человеком невероятно деятельным. Он самым тщательным образом вычистил все за собой. Вернувшись в Рим, он клялся, что уничтожил все следы. Он ошибся и дорого заплатил за эту ошибку. Но его смерть следовало отнести к разряду приятных новостей. Этот идиот банкир был уж слишком уверен в себе.