Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Кто-то привел на вечеринку одинокую девушку. Обычно в обществе Гарика, среди его друзей – одни беспробудные старики и старухи. Я так привыкла к тому, что среди них я – единственная молодая, не просто молодая, а в дочки гожусь большинству из них или почти что так, что когда вдруг увидела, что сюда может прийти другая молодая женщина, содрогнулась и напряглась, как при виде опасности. Разве я не знала, что я не единственная молодая девушка на свете?
С удивлением замечаю, что появление этой миленькой (далеко не красивой) девушки или женщины, как принято называть молоденьких девушек, у которых уже есть дети, так напрягает меня, как если бы я была кроликом, завидевшим змею. Мгновенно нарушен комфорт всего вечера. Черные, тяжелым камнем на грудь ложащиеся мысли. После – еще много-много недель – ощущение этой опасности преследует меня, не выходит из моей кровеносной системы.
Молниеносно, при виде новой девушки, а затем на протяжении многих месяцев возникает и продолжает беспокоить меня мысль, – чем она хуже меня? Или иначе: чем я лучше нее? Почему бы Гарику не заметить эту новую, такую трогательно одинокую и доступную, возможно, более женственную, чем я, самочку? В глубине души я испытываю страх, что Гарик поймет, что есть женщины более привлекательные, чем я, внешне, не менее интересные, чем я, внутренне и готовые любить его. Пока Гарику такая не попалась на пути, он может этого и не осознавать. Но как ужасно напрягает меня появление любой молодой девушки или женщины!
Таких молоденьких, хорошеньких и вовсе не глупых, смотри-ка, достаточно много… Есть и получше меня… и помоложе есть, и покрасивей… Он может в любой момент уйти… или изменить мне из простого желания попробовать чего-то новенького. Что тогда будет со мной? Я пропала.
Как защитить себя от невероятного количества молодых конкуренток? Какой такой козырь должен быть во мне, чтобы Гарик любил только меня и не желал даже смотреть на других? Какие компоненты составляют неотразимую женщину, рядом с которой все остальные красавицы мира блекнут и начинают казаться дурнушками?
Ни на один из этих вопросов я не знаю четкого ответа. Я смутно чувствую свою незащищенность. Чувствую, что не владею сердцем Гарика настолько, чтобы с уверенностью знать, что, кроме меня, ему никто не нужен. Чувствую опасность под каждой юбкой, обладательница которой говорит по-русски, еще не стара и не откровенно глупа. А может, это все моя мания? Может, я это все себе придумываю? Если бы все было так плохо, не сидел бы Гарик со мной, давно бы ушел.
Тогда отчего же я так напрягаюсь от простого присутствия новой девушки? Гарик даже не подошел к ней еще ни разу, даже не сказал с ней двух слов. Да, но ведь в любой момент может так случиться, что они окажутся рядом друг с другом, он поближе рассмотрит ее, услышит ее – и влюбится. (При одной только мысли об этом от меня остается мокрое место, как после взрыва.)
Когда гости Гарика разъезжаются, я уже знаю метод, как снять с себя мучительный дискомфорт страха и неуверенности в себе. Осталось очень много бутылок с виски, коньяком, водкой, вином, ликерами. Мне очень понравился в прошлый раз, в Вилледже, эффект водки. Мне много не нужно, я не тот человек, который когда-либо при каких бы то ни было обстоятельствах станет напиваться, а еще хуже – может стать алкоголиком. Во мне слишком сильный стержень. Однако позволить себе то, что все нормальные люди просто так себе позволяют на любой вечеринке, сейчас, когда мне так плохо, я, пожалуй, могу. Люди пьют по три, по четыре рюмки – и ничего. А мне достаточно даже не рюмки, просто двух глотков. Выпей, сними с себя груз. Иначе будет бессонная ночь, за которой, скорее всего, последует скандал. Два глоточка алкоголиком тебя не сделают. Выпьешь – и тут же мирненько заснешь. Это спасенье.
Главное, не забывать границу. Нельзя это делать каждый день, чтобы не возникло привыкания. Я ведь пью так редко, только в экстремальных ситуациях, когда совсем невыносимо. Кроме того, нельзя увеличивать дозу. Два глоточка – это моя доза. Все. За эти пределы я не должна выходить.
* * *
– Что же случится, если он влюбится в другую? – спрашивает меня мой новый психолог.
– …Я не переживу этого.
– Почему?
– Как почему? Не переживу… так я чувствую.
– Не сможешь пережить его уход… Да? Это все, что ты чувствуешь? Прислушайся к себе: что ты еще чувствуешь? – американка смотрит на меня.
– Да… я понимаю… – опустив голову, признаю я. – Есть что-то ненормальное, нездоровое в интенсивности страха потерять Гарика. Нормальный человек так не должен бояться. Тем более что у меня нет никаких реальных оснований. Я головой понимаю это. Но ничего не могу поделать с тем, как я чувствую. Этот страх разъедает меня, разъедает наши отношения. Я не могу жить постоянно в таком напряжении. – Я начинаю плакать.
– Ну, давай разложим по полочкам, что произойдет с твоей жизнью, если Гарик тебя покинет. Говори все, что придет на ум.
– Моя жизнь потеряет самое главное, основное, единственное, чем живу, Любовь.
– Любовь? Или источник питания?
– Какой источник питания? – не поняла я.
– Ты питаешься от Гарика, как ребенок, в утробе матери питается от нее, через пуповину. Отрежь пуповину – и ребенку перекрыт доступ кислорода, питания, он погибнет. Ты связана с Гариком, как ребенок связан с матерью пуповиной. Если он разорвет пуповину, ты погибнешь. Поэтому ты так боишься остаться без него.
– Чем он меня питает? Только любовью. Во всем остальном я вполне самостоятельный человек. Мне ничего от него не нужно, только Любви.
– Ты все еще тот ребенок, который рос за пазухой у мамы с папой, полностью за их широкой спиной. А тебе уже – двадцать три года. По социальным нормам, ты не можешь продолжать жить под опекой родителей. Ты ищешь другую, социально более приемлемую модель: широкую спину мужчины, который бы заменил тебе маму с папой.
– Вы зря так думаете. Мне от Гарика ничего не нужно. Только любви. Уж вам-то я бы призналась. Вы же его никогда не увидите. Зачем мне врать?
– Это косвенно. Гарик заменяет тебе социальную жизнь, у тебя нет друзей, подруг. Гарик – это твоя работа, твоя карьера – у тебя их нет. Гарик – это