– Почему ты меня сторонишься?

Фейт отвернулась от портретов предков Монтегю в кровавых рубиновых украшениях. Кое-какие мысли насчет драгоценных камней и странных монологов Тиги продолжали мучить ее. Она не могла уловить весь смысл, но чувствовала, что он был.

В любом случае Фейт не стремилась противостоять в чем-то Уокеру. Она будет последней идиоткой, если рассердится на него за то, что он не сказал ей о том, что назначен ее телохранителем.

Она только не хотела признаться себе, что у Уокера с ней были чисто деловые отношения. С некоторыми приятными моментами, но все же…

Она, конечно, злилась на него за то, что это всего лишь работа, а она не его женщина. Она с трепетом подумала, какая у него мягкая борода, какая кожа, какой язык, как легко он доводил ее до экстаза. Ей нравилось быть с ним в постели. Ей нравились его улыбка и острый ум, его мягкое обхождение с теми, кто этого заслуживал, и нетерпимость к тому, кто ему не нравился.

Трудно сердиться на мужчину, которого любишь. И никто не может ранить так больно, как тот, кого любишь.

– Игра, – горько сказала она, – это все, не так ли?

– Вся жизнь – игра, и, если проиграешь, ты мертв.

Уокер вошел в комнату и подошел к Фейт, чтобы почувствовать аромат гардений. Он знал, что мучает себя этим, но ничего не мог поделать.

– Ты думаешь, что я верну тебя в семью под расписку, что моя работа выполнена? – спросил он. Она пожала плечами:

– Но ты ведь сказал, что это только игра?

– Нет.

– Что это значит?

– Лот играл с жизнью, а расплачивался за эту игру я. Однажды он перешел дорогу афганским контрабандистам, но я не смог уберечь его. Лот мертв. Игра закончена.

Фейт посмотрела на Уокера.

– Я проиграл его игру, – сказал он. – И не буду играть больше ни с кем.

Фей стала всматриваться в Уокера, как в драгоценный камень.

– Если ты будешь повторять это постоянно, ты и впрямь в это поверишь. Я же не поверю никогда.

– Черт побери, Фейт. Я не гожусь для тебя.

– Хорошо, ты уже одурачил меня один раз.

– Я не говорю о сексе.

– И я не о нем.

– Черт! – выругался Уокер.

– Как сказала бы Ханна, не волнуйся, приятель, я, в конце концов, взрослая и сама отвечаю за свои чувства и поступки. А ты отвечаешь за свои. И я уверена, что Арчер не набросится на тебя за то, что ты спал с его младшей сестренкой. А может, даже тебя повысит.

Уокер чуть не вышел из себя. Но понял, что Фейт добивается этого. Ей надо было знать, что она еще способна ранить его так же сильно и глубоко, как он ранил ее. Она встала из-за стола и повернулась к нему, чтобы оказаться перед его гневным лицом.

– Вот так ты думаешь обо мне? – наконец тихо спросил Уокер. – Что мне такой ценой нужно повышение?

Фейт хотела сказать «да» и поджечь и так раскаленную ситуацию. Она хотела увидеть взрыв, но удивилась самой себе. Осознав это, она поняла, как сильно доверяет стальному самообладанию Уокера.

– Нет, – твердо сказала Фейт. – Мне жаль. Никто из нас не заслуживает этого. Я могла бы все свалить на стечение обстоятельств, но это была бы ложь. Ты задел меня, не осознавая этого. Я хотела задеть тебя. – Она почти улыбнулась. – Кажется, я не такая взрослая, как думаю о себе.

Уокер сам не понял, как Фейт оказалась в его объятиях, как поцелуй обжег его губы.

Фейт не боролась ни с ним, ни с собой. Если это все, что у нее есть, она принимает это.

– Проклятие, – застонал он. – Что мне с тобой делать?

Дыхание ее стало прерывистым.

– Что хочешь.

– Помнишь ту книгу, о которой мы говорили?

– «Камасутра»?

– Да. – Его губы расплылись в медленной улыбке.

– Хорошее начало. Кроме…

– Мы напишем новую книгу, – сказал Уокер.

– Хорошая мысль.

Уокер направился к двери и решительно закрыл ее. Потом он подошел к окнам и задернул все шторы.

– У меня есть одна, – сказал он.

Фейт удивленно подняла свои тонкие светлые брови.

– У меня тоже. Бьюсь об заклад, я вытряхну тебя из твоей одежды скорее, чем ты меня из моей.

– Давай.

Выиграли оба, и рубиновое ожерелье упало на пол одновременно с ее трусиками.

Фейт лежала на полу столовой, положив голову на мускулистое плечо Уокера, и водила пальцем по его телу. Она смотрела на висевшие здесь портреты.

– Ты хочешь меня пощекотать? – лениво поинтересовался он.

– Нет.

– Я знаю, ты здорово это делаешь.

– Боишься?

Он засмеялся и потянул ее на себя. К его удивлению, она засопротивлялась.

– Погоди! – торопливо сказала Фейт.

– Что-то не так?

– Помнишь слова Тиги?

Уокер внимательно посмотрел на нее.

– Какие?

– Проклятие! Тебя не было, когда она это говорила. – Фейт смотрела на предков Монтегю. – Она что-то говорила о широком золотом браслете с рубинами.

Уокер попытался проследить за взглядом Фейт.

– Вроде того, который у той уродливой бабы с ястребиным носом?

– Не такая уж она уродливая.

– Черта с два.

Фейт посмотрела на другой портрет.

– Она что-то говорила и о короне с шипами, с капельками крови на концах.

– Вроде той, что на белокурой красотке слева?

– Не такая уж она красотка.

– Черта с два.

Фейт улыбнулась и потерлась щекой о бородку Уокера, как о нежную шелковую кисточку. Он осторожно прикусил зубами ее кожу.

– Не отвлекай меня, – попросила Фейт. – Я думаю.

– Я тоже, – сказал он.

– Длинная рубиновая веревка сжигает ненависть, сжигает надежду… – шептала она, вспоминая слова Тиги.

Уокер почувствовал, как по телу Фейт пробежала дрожь. Он посмотрел на стену и увидел портрет молодой женщины, шею которой обвивало ожерелье из рубиновых бусинок.

– Сумасшествие, ничего больше.

– Нет. Это имеет сверхъестественный смысл. Дайка подумать. – Фейт нахмурилась. Мысль ее блуждала от слов Тиги о веревке до слов о душах, которые висят на ней и качаются, как мертвецы. Уокер оглядел столовую.

– У нас за спиной брюнетка с большими зубами.

Фейт оглянулась. Молодая женщина с потрясающими серьгами в ушах смотрела со старинного холста.