— А что скажет Ранрей?

Не выразив удивления, все посмотрели на Николя. «Вот, — подумал он, — я снова наживаю себе врагов. Король часто следовал советам тех, кому предоставлял слово в последнюю очередь».

— Есть смысл принять во внимание его мнение, сир, — промолвил Морепа. — Моя жена считает его умелым переговорщиком, способным спасти провальное дело.[70]

Лица у всех вытянулись. Что хотел сказать своим выступлением почтенный ментор?

— Говорите, Ранрей, вы уже получили одобрение господина де Морепа.

— Я полагаю, ваше величество, что дело, действительно, крайне деликатное, скандальное и в то же время совершенно ничтожное. С одной стороны, в нем замешано священное имя королевы, с другой стороны, это имя будет упоминаться в одном ряду с именами мелких гнусных интриганов. Если ваше величество не возражает, искомую даму следует арестовать и посадить под замок. Конечно, публика, следуя пагубному пристрастию к секретам, сунет в это дело нос, начнет обсуждать, но через несколько дней она о нем забудет, появятся новые моды, другие новости, и никто даже не вспомнит об этой истории. Если же устраивать публичный процесс, всплывут возмутительные подробности, слетятся продажные перья Лондона и Гааги и в воздухе вновь запахнет заговором. Только в тишине мы сможем спокойно и навсегда вымести эту грязь.

Заключительную часть речи встретили глубоким молчанием; Сартин и Морепа подмигиванием выразили ему свое одобрение.

— Полагаю, — поспешил добавить Морепа, — Ранрей ясно и убедительно изложил мысль, которую мы все считаем справедливой. Не нужно приучать адвокатов к процессам, затрагивающим честь первых лиц королевства, они слишком хорошо запоминаются и публикой, и защитниками, и мелкой судейской сошкой. Пристальный интерес к делу, где затронута честь короны, может у кого угодно пробудить желание попастись на лужку, где растут лилии.

— Еще бы! — тихо вздохнул Мерси. — И в первую очередь у твоего племянника!

— Господин Амло, — проговорил король, выразительно поглаживая переплет книги, — прикажите немедленно арестовать вышеозначенную даму и поместить ее в секретную камеру в Сент-Пелажи.[71]Потом мы вас известим. Господина Каюэ де Вилле отправьте в Бастилию и держите там до тех пор, пока не прояснится его роль в этом деле или не будут предъявлены доказательства его непричастности. И, прошу вас, никакого шума. Да будет так.

Все направились к выходу; король знаком задержал Верженна, Сартина и Николя.

— До меня дошел слух, что некий ценный предмет, принадлежащий королю Пруссии, был подарен королеве моей теткой Аделаидой. Я хочу знать правду. Ранрей, вы распутали этот клубок?

— Все началось с того, что герцог д’Эгийон представил Бальбастру, обучающему ее величество игре на клавесине, прусского кавалера фон Иссена.

— Герцог д’Эгийон! — вздрогнул король.

— Означенный прусский дворянин рассказал о вещице Бальбастру, а тот предложил ее Мадам Аделаиде, которая как раз подыскивала подарок для королевы. На мой взгляд, самое странное в этом деле заключается в том, что авантюристка Вилле пыталась ввести в заблуждение Розу Бертен, модистку королевы, предложив ей поучаствовать в афере. Бертен, устав от ее хитростей, вежливо выпроводила ее за дверь. Это также… О, фон Иссен… вспомнил, при каких обстоятельствах я слышал это имя! Список иностранцев…

Все с изумлением уставились на Николя, стремительно листавшего страницы своей черной записной книжечки.

— Но мы знаем, о ком идет речь, — произнес Верженн, — о прусском агенте. Все говорит за эту версию.

— Тогда скажите мне, — ответил Николя, — какие у него могут быть дела с английскими агентами?

И, кончив листать, он прочел:

— …31 января. Господин Келли, иначе лорд Эшбьюри, глава английской разведки, встретился с прибывшим из Берлина кавалером фон Иссеном, подданным короля Фридриха.

— И что это значит? — спросил король.

— Что господин де Ранрей, — ответил Сартин, — прошедший хорошую школу, раскопал весьма животрепещущий факт, сир, а именно сговор между нашими противниками.

— Но почему флейту решили подарить именно королеве?

— Сир, — ответил Верженн, — Европа замерла в ожидании нашего решения относительно помощи американцам. Поддерживая вашу любовь к миру, все хотят знать, сколь долго мы будем размышлять, а каждый в отдельности хочет узнать первым, готовы ли мы сей мир нарушить. У Англии и Пруссии общие интересы. Оба заинтересованы в скандале, порочащем корону, ибо такой скандал наносит ущерб не только нашему королевству, но и рикошетом бьет по нашему союзнику Австрии. Видите, сколь сложную игру они затеяли. Предположим, что один из агентов английской разведки украл из Сан-Суси бесценную флейту, принадлежащую королю Фридриху. В Париже английские и прусские разведывательные службы сговариваются. Обходительность д’Эгийона… Попытки сбыть флейту через мошенницу Вилле и Розу Бертен провалились. Появляется Бальбастр, вполне подходящий для этой роли, а невинная простота Мадам Аделаиды довершает остальное. Ловушка расставлена и захлопнулась. При дворе ничего нельзя удержать в секрете: новость тотчас разносится по гостиным. Барон Гольц, дипломатический представитель его прусского величества в Париже, получает описание флейты, а об остальном узнает из слухов. Он открыто проявляет недовольство. Скандал вот-вот разразится. Ее величество оказывается замешанной в историю со скупкой краденого.

— А король Фридрих знает об этом? — спросил монарх.

— Скорее всего, нет. Такого рода дела проделывают в полнейшей тайне, и подробности не достигают ушей государей. Значение имеет только конечный результат.

— Да, — согласился король, бросив взор на Сартина, — мне кажется, это обычная практика, а потому, видимо, вы совершенно правы.

— Как бы там ни было, надо отражать удар. Но прежде скажите, где сейчас яблоко раздора?

— В наших руках, в надежном месте.

— Отлично, — с облегчением выдохнул Верженн. — Я приму барона Гольца и разыграю полнейшее удивление и непонимание; притворяться глупцом всегда так приятно! Я подробно, во всех мелочах распишу ему флейту, выбранную для подарка Мадам Аделаидой, и даже прикажу принести ее, чего он, разумеется, не допустит, ибо та флейта, о которой я стану рассказывать, нисколько не похожа на ту, которую он считает украденной. О, так она из слоновой кости? Вы говорите, из кости нарвала? Нет, нет, из кости слона. Трость? Скорее уж скипетр царька Анголы, привезенный каким-нибудь португальским купцом. А чтобы никому мало не показалось, мы намекнем, что представитель его прусского величества стал жертвой махинаторов, желающих вырыть ров между Версалем и Потсдамом…