Однако командование приходит к выводу: опасность срыва операции не исчезла, необходима передислокация. Дана команда на общий отход. Особенно настораживали активные действия немецкой авиации.

9 августа, вечер. 673-й полк вновь захватывает Шишловскую рощу и деревню Кудиново, а также Рыбки. Не теряя темпа наступления, форсируем реку Видосу.

10 августа. При поддержке танков и авиации противник вновь и вновь контратакует. Сражение становится все более жарким. Обе стороны несут значительные потери. Солдаты проявляют беспримерное упорство и мужество, в некоторых батальонах осталось 20–30 человек. Вся полковая артиллерия выдвинута на прямую наводку. Подбито и сожжено много танков. Наконец, не выдержав натиска, противник отступает.

11, 12, 13 августа. 673-й полк продолжает преследование, хотя людей в строю остается все меньше.

К исходу 14 августа освобождены Спас-Деменск и сотни деревень. Дивизию выводят во второй эшелон. В полосу наступления вступает 251-я стрелковая дивизия.

За период наступления нашу дивизию четырежды выводили во второй эшелон, что свидетельствует о жестокости боев и серьезности потерь.

Приехал комдив Полевик. Обычно суровый, малоразговорчивый, в этот раз он открыто проявил свое восхищение мужеством людей, благодарил солдат за упорство и храбрость.

— Где твой герой, — спросил у Груздева, — тот, что поднял солдат в контратаку?

Груздев представил комдиву Рагулина. Комдив подошел к Василию:

— Спасибо, сержант, хорошо воюешь! — Обнял, расцеловал и прикрепил к гимнастерке орден Красной Звезды.

Это была первая награда сержанта.

Через неделю дивизию вновь перебросили на передний край. Мы продолжали теснить врага. Немцы отступали, сдавая один за другим свои рубежи.

В середине сентября, после небольшой передышки и перегруппировки, наступление было продолжено. В прорванную оборону плацдарма устремились наши войска, были взяты Духовщина и Ярцево. До Смоленска оставалось — рукой подать.

Примерно в двадцати километрах от Смоленска командование фронта вывело 220-ю дивизию из состава 30-й армии, переподчинив ее 62-й армии, которой предстояло обойти Смоленск с юга. Мы вступили в город Красный. Вскоре под ударами 62-й армии пал еще один город — Дорогобуж. Когда-то Кутузов дал здесь бой отступавшим французам.

На площади в центре Дорогобужа немцы устроили кладбище. Мы увидели множество солдатских могил с березовыми крестами и надетыми на них касками. Проходя мимо, солдаты яростно сбрасывали каски, сбивали кресты на землю.

25 сентября 1943 года был освобожден Смоленск. В тот же день был занят еще один старинный русский город — Рославль.

Борис Фломбойм и Иван Скоропуд

Во время прорыва обороны Смоленского плацдарма погибли два батальонных комсорга, два лейтенанта — Борис Фломбойм и Иван Скоропуд.

Борис Фломбойм пришел в дивизию под Ржевом. Невысокий, серые добрые глаза под начисто выгоревшими бровями, лицо еще покрыто нежным золотистым пушком. Поначалу он показался мне мальчишкой, случайно попавшим на фронт, его досрочно выпустили из военно-политического училища. Но первое впечатление быстро рассеялось. Больше всего меня привлекали в Борисе его дружелюбие и необыкновенная отвага.

Чудом уцелев в ржевских боях, он пал под Селижаровом, неподалеку от Ярцева, сраженный немецким автоматчиком. Произошло это, как мне рассказали, в момент, когда комсорг, увлекая за собой бойцов, прыгнул с бруствера в траншею противника.

Свердловчанин, он вырос в семье потомственных фармацевтов. Его дед, отец, мать долгие годы изо дня вдень смешивали целебные порошки, колдовали над бутылочками с лекарствами — словом, были истинными аптекарями. Власть платила им копейки, но династия фармацевтов Фломбоймов была известна многим, горожане ценили их труд, знали: в трудный час они помогут.

От отца Борис унаследовал педантизм: точность и строгость. В короткий срок он изменил свой официальный статус комсорга, превратил его в живое дело и стал необходимым человеком не только для своих комсомольцев, но и для всех солдат батальона. Бориса не пугала сложность ситуации, он вставал на защиту слабого и умел привлечь к себе сильного. Солдаты признали лейтенанта своим и зауважали его как человека, с которым и за жизнь можно поговорить, и посоветоваться, если что не так дома или во фронтовых делах.

Запомнил один случай. Полк двигался к Вязьме, преследуя отступавшего врага, иногда нам удавалось буквально наступать немцам на пятки. Внезапно нас контратаковали. Немцы поставили заслон, стараясь остановить, а то и отбросить нас подальше от своих арьергардов. Командира батальона тяжело ранило. Борис не растерялся, взялся за пулемет, а когда диски в нем кончились, переполз к другому. За этот бой он был награжден медалью «За отвагу».

Неожиданно Боря подал рапорт: просился в разведку. Отказали. Затем почему-то решил стать снайпером. Опять отказали. Я задумывался над его метаниями. Нет, он не искал смерти, скорее им владела постоянная жажда риска.

Однажды во время коротенького затишья, еще под Ржевом, он предложил мне сыграть в шахматы. Я удивился: на фронте шахматы? Борис рассмеялся. Достал из вещмешка небольшой картон, разрисованный под шахматную доску, и холщовый мешочек с фигурками, вылепленными из глины и чем-то обработанными для крепости. Мы сыграли две партии. Обе я проиграл. Оказалось, еще мальчишкой он был чемпионом по шахматам в городском Дворце пионеров, а позднее, играя в местном шахматном клубе, получил звание мастера. Трудно в это поверить, но, когда выпадали свободные минуты, комсорг учил молодых солдат этой игре, не случайно они прозвали его «Королем».

Борис не терпел краснобайства, к сожалению, распространенного среди офицерства. Однажды ротный попытался разругать батальонного комсорга за панибратство с рядовыми. Комсорг вытащил из вещмешка маленький блокнотик и прочитал крайне удивленному офицеру слова Петра I, советовавшего «не держаться устава, яко слепой стены, ибо в уставах порядки писаны, а времен и случаев нет».

Я всегда поражался его храбрости, умению владеть собой в бою и однажды спросил:

— Откуда ты взялся такой бесстрашный?

Борис смешался, попытался возразить, затем процедил сквозь зубы:

— Если бояться, то офицеру на фронте делать нечего.

— Не всякий на это способен.

— Согласен. Но ты-то знаешь, как нас закрутило под Ржевом. По десять атак в день, и все без толку. «Зачем так с нами обращаются?» — спрашивали солдаты. Скажи, что я должен был им отвечать? Вот я и выучился воевать. Не я один набрался под Ржевом храбрости и злости. Хватит и на Смоленск, и на Оршу, и до Берлина.

Трудно потерять фронтового товарища, всякий раз — это удар в сердце. Если каждый день рядом с тобой погибают люди, может показаться, что ты перестаешь чувствовать остроту потери, становишься равнодушным, лишенным сострадания. Могу засвидетельствовать — это неверно!