— Да, ваше сиятельство, — отвечал Босир, — вы правы: я в самом деле не смог ничего изменить. Увы, в те времена я был разлучен с моей любимой Николь.

— И кроме того, вас преследовала полиция по поводу вашего «португальского» дела… Что сталось с этим чертовым делом, господин де Босир? Насколько я помню, это было гнусное дело?!

— Оно утонуло, ваше сиятельство, — отвечал Босир.

— Ну, тем лучше, ведь оно, должно быть, причиняло вам немалое беспокойство. Впрочем, советую вам не очень-то рассчитывать на то, что все надежно скрыто под водой. В полиции есть опытные ныряльщики; в какой бы мутной и глубокой воде ни пришлось им искать, всегда легче выловить гнусное дельце, нежели прекрасную жемчужину.

— Знаете, ваше сиятельство, если бы не нищета, в которой мы погрязли…

— ..Вы были бы счастливы? Вы хотите сказать, что для полноты счастья вам не хватает всего какой-нибудь тысячи луидоров?

Глаза Николь загорелись, глаза Босира метали молнии.

— О да! — вскричал последний. — Если бы у нас была тысяча луидоров, то есть двадцать четыре тысячи ливров, мы могли бы купить на половину этих денег домик, а другую половину положить в банк и жить на ренту. Я стану землепашцем.

— Как Циициннат…

— А Николь могла бы полностью посвятить себя воспитанию нашего сына…

— Как Корнелия… Ах, черт побери! Господин де Босир, это стало бы не только примером для других, это было бы чрезвычайно трогательно. Разве вы не надеетесь заработать эти деньги в деле, которое вы ведете в этот момент?

Босир вздрогнул.

— О каком деле вы говорите?

— Я говорю о деле, в котором вы выдаете себя за гвардии сержанта; я говорю о деле, ради которого вы отправляетесь нынче вечером на свидание, назначенное под аркадами на Королевской площади.

— О, ваше сиятельство! — умоляюще сложив руки, воскликнул тот.

— Что?

— Не губите меня!

— Вы бредите! Разве я начальник полиции, чтобы губить вас?

— А-а, я тебе сто раз говорила, что ты ввязываешься в грязное дело! — воскликнула Николь.

— А вы знаете, что это за дело, мадмуазель Леге? — спросил Калиостро.

— Нет, ваше сиятельство, однако догадаться нетрудно... когда он что-то от меня скрывает, какое-нибудь дело, я могу быть уверена, что дело дрянь!

— Ну, что касается этого дела, дорогая мадмуазель Леге, вы ошибаетесь: оно, напротив, может быть отличным.

— А-а вот видишь?! — вскричал Босир. — Его сиятельство — благородный человек, его сиятельство понимает, что вся знать заинтересована…

— ..В том, чтобы оно удалось. Правда и то, что простой народ, напротив, заинтересован в том, чтобы оно провалилось. А теперь послушайте меня, дорогой господин де Босир, — вы, должно быть, понимаете, что совет, который я вам дам, — это совет истинно дружеский — так вот, если вы мне верите, вы не примете ни сторону знати, ни сторону простого народа.

— В чьих же интересах я должен действовать?

— В своих собственных.

— В моих?..

— Ну, разумеется, в твоих! — вмешалась Николь. — Черт побери! Довольно ты думал о других, пора позаботиться и о себе!

— Вы слышите? Она говорит, как Иоанн Златоуст. Вспомните-ка, господин де Босир, что в любом деле есть хорошие и плохие стороны. То, что хорошо для одних, оборачивается злом для других. Любое дело, каким бы оно ни было, не может быть либо только плохим, либо только хорошим для всех разом. Так вот, вопрос только в том, как зайти с нужной стороны.

— Ага! А сейчас, кажется, я оказался не с той стороны, а?

— Не совсем так, господин де Босир. Нет, совсем не так. Я бы даже утверждал, что если вы станете упрямиться — а вы знаете, что я иногда беру на себя смелость прорицать, — так вот если вы на сей раз заупрямитесь, вы подвергнете риску не только свою честь, не только состояние, но и жизнь… Да, вас, по всей видимости, повесили бы!

— Ваше сиятельство! — пытаясь изо всех сил сохранить спокойствие, пролепетал Босир; пот катил с него градом. — Дворян не вешают!

— Это правда. Однако для того, чтобы добиться казни через отсечение головы, вам придется представить доказательства, что, возможно, займет много времени, так много, что трибуналу может надоесть ждать, и он прикажет, чтобы вас повесили. На это вы мне скажете, что ради великом идеи не грех и помучиться: «Преступление грозит нечистой совестью, а не плахой», — как сказал великий поэт.

— Однако… — все более бледнея, пролепетал Босир.

— Да, однако вы не настолько дорожите своими принципами, чтобы жертвовать ради них жизнью. Понимаю… Дьявольщина! «Живем один раз», — как сказал другой поет, не столь великий, как первый, хотя и он по-своему прав.

— Ваше сиятельство! — выговорил наконец Босир. — За то недолгое время, когда я имел честь с вами общаться, я успел заметить, что вы умеете так говорить о некоторые вещах, что у робкого человека волосы могли бы встать дыбом.

— Клянусь вам, что это не нарочно! И потом, вы-то не робкого десятка!

— Нет, — отвечал Босир, — я далеко не робок. Однако бывают обстоятельства…

— Да, понимаю. Например, когда позади у вас — галеры за воровство, а впереди — виселица за преступление против народа, как назвали бы в наши дни преступление, имеющее целью, если не ошибаюсь, похищение короля.

— Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! — в испуге вскричал Босир.

— Несчастный! — воскликнула Олива. — Так вот откуда твои золотые мечты?

— И он не так уж ошибался, дорогая мадмуазель Николь. Однако, как я уже имел честь вам доложить, в каждом деле есть дурная и хорошая стороны, лицо и изнанка. Господин де Босир имел несчастье взлелеять обманчивую мечту, принять дурную сторону: стоит ему лишь зайти с другой стороны, и все будет хорошо.

— Есть ли у него еще время? — спросила Николь.

— О, разумеется!

— Что я должен делать, ваше сиятельство? — спросил Босир.

— Представьте себе одну вещь, дорогой мой господин де Босир… — в задумчивости проговорил Калиостро.

— Какую?

— Представьте, что ваш заговор провалился. Допустим, что сообщник господина в маске, а также господин в коричневом плаще арестованы. Предположим — а в наше время все может статься — итак, предположим, что они приговорены к смерти… Эх, Боже мой! Безенвалю и Ожару заплатили сполна, вы сами видите, что никакое предположение не будет преувеличением… Предположим — прошу вас набраться терпения: следуя от одного предположения к другому мы постепенно доберемся до сути, — итак, предположим, что вы — один из их сообщников; представьте, что вам на шею уже накинули веревку у что вам говорят в ответ на ваши жалобы — а в подобном положении, как бы мужествен ни был человек, да что там говорить, Господи! он всегда в большей или в меньшей степени на что-нибудь жалуется, не правда ли?..