Если Тимея поддалась любопытству, то теперь она знает все и презирает своего мужа.

Разве не подтверждают это слова ее письма и приложенный к нему ключ? Разве не хотела она дать мужу понять: "Я распознала тебя"?

Если до этого момента Михай колебался, карабкаться ли ему вверх или катиться по наклонной плоскости вниз, то теперь он окончательно укрепился в мысли: вниз!

Не все ли равно? Перед женою он разоблачен, строить из себя "золотого человека", щедрого, великодушного благодетеля больше не удастся. Теперь она знает ему истинную цену.

Значит, остается катиться вниз.

Решено: он вернется на остров. Однако ему не хотелось отступать с поражением.

Он отправил Тимее письмо, где просил ее всю корреспонденцию, какая за время его продолжительного отсутствия будет поступать на комаромский адрес, вскрывать самолично и в случае необходимости обращаться за помощью к его адвокату и комиссионеру; если же потребуется безотлагательное вмешательство, то она вправе самостоятельно распоряжаться от его имени: подписывать чеки, получать и выдавать деньги по своему усмотрению. Вместе с письмом он вернул Тимее ключ от письменного стола, чтобы в случае надобности все договора и прочие бумаги были у нее под рукою.

Михай решил пойти с козыря. Почувствовав, что тайна его вот-вот раскроется, он поспешил сам навести на ее след в надежде, что так она, может и не выявится. Ведь подозрительность, как филин, хорошо видит в потемках, зато слепнет при свете дня.

Вслед за тем он отдал необходимые распоряжения всем своим управляющим, предупредив каждого, что уезжает надолго, но не сказав, куда именно. А всю почту на его имя велел пересылать в Комаром своей жене.

Из Леветинца он выехал после обеда, но не в собственном экипаже, а наемной крестьянской повозкой: он рассчитывал таким образом запутать следы.

Всего лишь несколько дней назад Михай находился под властью суеверий, ожидая вразумляющих знамений от небесных сил и стихий природы. Теперь же, когда он принял окончательное решение вернуться на остров, ему все было нипочем. А между тем и небесные и земные стихии не скупились на зловещие предостережения, пытаясь чуть ли не силком удержать его.

Под вечер, когда вдали показалась уходящая за горизонт полоса тополиных зарослей, окаймляющих берег Дуная, на небе вдруг возникла, стремительно приближаясь, какая-то странная, похожая на клубы дыма туча тускло-красного цвета. Возчик, сербский крестьянин, с тяжкими вздохами принялся было молиться, но, как только клубящаяся туча приблизилась, благоговейные слова на его устах сменились ругательствами.

- Комарье летит!...

Комары, несметными полчищами гнездящиеся в скальных пещерах Голубаца, - воистину порождение дьявола; время от времени они снимаются с мест и, сбившись в огромный рой, обрушиваются на равнину. Тогда уж не приведи бог какой-нибудь несчастной скотине попасться им на пути.

Туча комаров накрыла равнину, где пролегала дорога к реке. Мелкая, беспощадно жалящая мошка облепила обеих лошадей, плотно забивая глаза, уши, ноздри. Перепуганные животные, не слушая возницу, повернули назад и понеслись, закусив удила. Тимар рискнул соскочить на полном ходу; природная ловкость и счастливый случай выручили его - руки-ноги остались в целости, но лошади с повозкой умчались куда глаза глядят.

Уж этого ли предостережения мало, чтобы повернуть обратно? Но Тимар был полон решимости, его было не остановить. Ведь теперь он ступил на такой путь, где человеку негоже обращаться за поддержкой к Всевышнему. Ноэми влекла его к себе, Тимея отталкивала, и в этом противоборстве полярных сил Тимар положился на собственную волю. А она вела его вперед.

Лишившись лошадей, он зашагал к прибрежным зарослям пешком. Оружие его осталось в повозке, он подобрал толстый ивовый сук и, вооружившись им, как дубиной, в поисках тропинки углубился в заросли. Вскоре он заблудился. Время шло к ночи. Чем настойчивее продирался Тимар сквозь чащу кустарника, тем меньше оставалось надежды выбраться отсюда. Наконец он наткнулся на какой-то шалаш и решил переночевать здесь. Собрав в кучу валявшийся вокруг хворост, он разложил костер; по счастью, когда он соскочил с повозки, охотничья сумка осталась при нем. Тимар достал хлеб и сало, чтобы поджарить на огне.

В охотничьей сумке обнаружилось и еще кое-что: двуствольный пистолет Тодора, из которого тот стрелял в Михая, спрятавшись в шалаше. Да и шалаш-то, пожалуй, был тот же самый.

Проку от пистолет не было никакого, поскольку пороховница Михая тоже осталась в повозке, однако оружие все-таки сослужило свою пользу, утвердив Михая в его фатализме. У человека, который чудом уцелел под пулями, должно быть еще какое-то предназначение на земле.

Эта мысль пришлась как нельзя кстати: с наступлением ночи заросли превратились в опасное место. Поблизости выли волки; Тимар видел, как в густом кустарнике зеленым блеском горят глаза. Время от времени один из старых волков дерзко подкрадывался с тыла к самому шалашу и испускал леденящий душу вой.

Тимар попытался было укрыться в шалаше, но темное нутро встретило его злобным змеиным шипением, а под ногами лениво колыхнулась какая-то масса: очевидно, он едва не наступил на черепаху.

Тимар сидел у костра, не давая огню угаснуть, и раскаленным кончиком длинного прута чертил в воздухе какие-то замысловатые знаки - должно быть, огненные иероглифы собственных мыслей.

До чего же тоскливая ночь! У него есть несколько домов, есть удобная постель, в доме его живет молодая, красивая женщина, которую он вправе называть своей женою, а он проводит ночь в одиночестве, в гнилом, покрытом плесенью шалаше! Кругом воют волки, а над головой с ленивым шуршанием ползет по стенке шалаша змея.

А ведь сегодня у него день рождения - по обычаю здешних краев радостный семейный праздник. И Михай хочет, чтобы этот день для него тоже стал праздником.

По натуре своей Михай был человеком набожным, верующим. Он с детства привык молиться по утрам и вечерам, и этой своей привычке не изменял никогда. В горе, нужде, в любой опасности, каких немало встречалось на его нелегком жизненном пути, его духовным прибежищем была молитва. Он верил в бога, и вера спасала его от беды, помогая во всех начинаниях.

Но этой страшной ночью он не смог молиться: слова, обращенные к богу, застывали на устах. "Отвари, господи, лик свой, дабы не узреть, каким путем я бреду!".

С этого памятного для рождения Михай перестал молиться, бросив вызов судьбе.

Едва развиднелось, ночные чудища попрятались в свои норы. Тимар покинул место ночлега и вскорости обнаружил тропинку, выведшую его прямо к реке.

Но тут его поджидало новое страшное испытание: Дунай вышел из берегов.

Наступила пора таяния последних снегов, на мутно-желтых волнах вздувшейся реки колыхались вырванные с корнем тростники и кусты тальника. Рыбачья хижина, куда направлялся Тимар, стояла на высоком холме, а сейчас вода подобралась к самому ее порогу. Лодка, которую он некогда здесь оставил, была привязана к стволу старой ивы возле нее.