— Какая марка?

— "Тойота". Не "мерседес". Я ведь медбрат, а не какой-нибудь чертов доктор.

Не снимая наручников, мы провели его к машине.

— Вот что, — сказал Майло. — Вы поедете прямо домой. И не вздумайте возвращаться сюда. Никогда. Держитесь подальше от этого места, и мы будем считать, что вы усвоили урок.

— Какой еще урок?

— Урок такой: меня надо во всем слушаться.

— А что в вас особенного?

— Я — гой, который разбирается в причинах и следствиях. — Майло взял Саймонса за воротник и так сдавил его толстую шею, что глаза медбрата полезли из орбит.

— Вы…

— Я делаю тебе одолжение, идиот. Большое. Не испытывай мое терпение.

Саймонс вытаращил зрачки:

— Вы меня задушите.

Майло на дюйм ослабил хватку.

— Большое одолжение, — повторил он. — Конечно, если ты очень хочешь этого, я тебя арестую и о тебе все узнают. Некоторые сочтут тебя героем, но только не доктора Сидарс. Вряд ли они захотят работать с тобой, когда узнают, что ты не способен трезво мыслить.

— Они захотят. Я…

— Ты глуп. Ты весь испачкался в свиной крови и ничего не добился.

— Те люди… -…Ненавидят тебя до мозга костей и всегда будут ненавидеть, но они беспомощное меньшинство. Если хочешь чего-то добиться, устройся работать в Центр холокоста, води школьников на экскурсии. Не трать время на этих идиотов. — Майло отпустил его. — Это всего лишь мое мнение.

Саймонс покусал губу:

— Я хочу отомстить за унижение своей нации.

— То, что вы выжили, черт побери, и есть главная месть.

— Кто это сказал?

— Я сказал.

Саймонс наконец успокоился, и Майло снял с него наручники. Он посмотрел на свой забрызганный свиной кровью бушлат, словно впервые заметил пятна:

— Ему конец, я не могу принести его домой, к жене.

— Хорошая мысль. А теперь пш-шел к черту отсюда! — Майло вернул Саймонсу кошелек и ключи и впихнул его в "тойоту".

Медбрат резко рванул с места, въехал на Бродвей и, не включая поворотников, свернул направо.

— Что ж, я думаю, мы славно развлеклись. — Майло осмотрел свою одежду.

— Чистая, я уже проверил.

Он проводил меня к "севилье".

Как раз в тот момент, когда мы добрались до нее, сзади раздался мягкий, сочный, громкий настолько, чтобы мы услышали, голос:

— Джентльмены? Джентльмены, вы из полиции?

На тротуаре в десяти футах от нас стоял высокий чернокожий мужчина в сером костюме. Руки сцеплены впереди. Тепло улыбается. Изо всех сил старается показать, что ничем не угрожает.

— В чем дело? — Майло потянулся к пистолету.

— Мог бы я, если не возражаете, поговорить с вами, джентльмены? Об одном человеке, который был там? — Он кивнул в сторону книжного магазина.

— О ком?

— Об Элбине Ларсене.

— А что с ним?

— Мы можем поговорить в тихом месте? — Мужчина продолжал улыбаться.

— А почему в тихом?

— Это из-за того, что я должен сказать, сэр. Это… неприятные вещи. Это нехороший человек.

— Идите вперед, очень медленно, руки держите на виду, — сказал Майло. — Вот так. А теперь покажите мне какое-нибудь удостоверение.

Мужчина послушно достал черный блестящий бумажник, вынул визитную карточку и протянул ее Майло. Тот прочел и передал мне.

Добротный материал, белая бумага, красивая печать.

Протэ Бумайя

Специальный посланник

Республика Руанда

Консульство на Западном побережье

Монтгомери-стрит, 125, квартира 840

Сан-Франциско, КА 94104 — Достаточно, сэр? — спросил Бумайя.

— Пока да.

— Спасибо, сэр. Могу я узнать, как вас зовут?

— Стеджес.

Возможно, Бумайя ожидал более дружелюбного приема, так как его улыбка теперь пропала.

— Тут есть место… кафе на квартал выше. Мы можем посидеть там?

— Давайте посидим.

"Кафе" находилось на противоположной стороне Бродвея, между Четвертой и Пятой улицами, и представляло собой подвальчик без окон под названием "Морской ветер" с грубой, траченной солью дверью, которая когда-то могла сойти за английский дуб. Заведение напоминало о той Санта-Монике, которая существовала между двумя волнами переселенцев, построивших прибрежный город: нудных бюргеров со Среднего Запада, понаехавших сюда в поисках тепла в начале двадцатого столетия, и активистов левого толка, воспользовавшихся преимуществами арендной системы в Калифорнии.

Майло взглянул на недружелюбный фасад "Морского ветра":

— Вы здесь бывали прежде?

Бумайя покачал головой:

— Нет, но место вроде бы неплохое.

Майло толкнул дверь, и мы вошли.

Длинная низкая полутемная комната, три грубых кабинета слева, деревянный бар, отделанный лоснящимся акрилом, справа. Восемь выпивох, седовласых, с серыми лицами, наваливались животами на пластиковую обивку лицом к бармену, который вроде как проверял чистоту посуды через определенные промежутки времени. Запах дрожжей, хмеля и потных тел наполнял воздух, который оказался настолько влажным, что здесь можно было выращивать папоротник. Девять пар глаз уставились на нас, когда мы вошли. А Фрэнки Вэлли из музыкального автомата сообщил нам, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Мы заняли самую дальнюю кабинку. Бармен не обращал на нас никакого внимания. В конце концов один из выпивох подошел к нам. Пузатый парень в зеленой тенниске и серых брюках. Кошель для мелочи у него на ремне говорил о том, что он здесь работает.

Парень посмотрел на Бумайю, нахмурился:

— Что будете?

Майло заказал скотч, я — тоже.

— Мне "Будлес" с тоником, пожалуйста, — вежливо попросил Бумайя.

— У нас "Гилбейс".

— Это еще лучше.

Толстяк ухмыльнулся:

— Лучше для тебя.

— Похоже, я кого-то обидел, — сказал Бумайя, когда парень, покачиваясь, отошел.

— Вероятно, здесь не любят высоких смуглых незнакомцев, — подал реплику Майло.

— Чернокожих?

— Может, и так.

Бумайя улыбнулся:

— Я слышал, что это прогрессивный город.

— Жизнь полна сюрпризов. Итак, чем могу быть полезен, мистер Бумайя?