для естественных и точных наук. Однако потребовался длительный период, растянувшийся фактически на все последнее десятилетие XX в., когда на русский язык, остававшийся основным (а для многих и единственным) для многих российских ученых–гуманитариев, были переведены и изданы огромными тиражами не доступные ранее работы многих классиков мировой гуманитарной и общественной мысли от Т. Парсонса до Ж. Делёза. Одновременно с этим в сфере гуманитарных наук формируется система научных стажировок, проведения масштабных международных мероприятий, совместных проектов, участия в международных грантовых программах (наиболее масштабной была российская программа Института открытого общества — фонда Дж. Сороса). Появляются и собственно российские фонды (как частные, так и государственные), поддерживающие грантами научные исследования.

Тема устойчивого развития человеческой цивилизации не сошла с повестки дня и после окончания ядерного противостояния главных военных блоков и свертывания холодной войны в конце 1980‑х годов. Важнейшей общепланетарной проблемой стала экологическая угроза — поскольку и глобальное потепление, и ухудшение озонового слоя Земли, и освоение мировых лесов и океана, и техногенные аварии затрагивают примерно в равной степени все человеческие сообщества, независимо от степени их экономического и финансового благополучия. Наряду с экономическим, культурно–географическим (по линии «Север–Юг») и гендерным неравенством и перспективами исчерпания ресурсов эти темы остаются одними из насущнейших для научных и политических споров XXI в.

Религия, государство и общество

Религии и секулярность в ХХ веке

Главным нервом истории религий в XX в. было столкновение их с радикальными формами секуляризма и связанными с ними политическими религиями (особой сакрализацией идеологии, движения или политического режима, предполагающей мифологизацию как ключевой организации / партии, так и основных положений соответствующей идеологии). Политическая религия настаивает на своем эксклюзивном характере, отрицая как иные идеологии или движения, так и автономию индивида; это неминуемо приводит ее к столкновению с традиционными религиями. «Она либо стремится полностью их уничтожить, либо пытается установить с ними отношения символического сосуществования, инкорпорировав традиционную религию в собственную систему мифов и верований и отведя ей чисто инструментальную и вспомогательную роль», — писал итальянский исследователь фашизма Э. Джентиле.

Таким образом, одной из существенных проблем изучения истории религий в XX в. является вопрос о различении тех процессов, которые были обусловлены естественным развитием обществ, и тех, что определялись действиями политических режимов, носивших по сути насильственный характер, радикально изменявших социальную и культурную ткань общества и проявления религиозности, которые были глубоко вплетены в эту ткань.

Нет сомнений, что процесс секуляризации (первоначально это слово обозначало изъятие церковного имущества и земель в пользу государства) в XX в. приобретал новые черты. Начавшаяся на заре Нового времени, как переосмысление роли традиционных институтов и роли церкви в жизни западноевропейского общества в контексте формирования буржуазного общества, национальных государств и бурного развития науки, секуляризация привела к формированию общества, в котором сосуществуют как различные религиозные убеждения, так и религиозное безверие и сомнение. Приобщение людей к достижениям науки и культуры (просвещение) считалось залогом общественного развития и противопоставлялось традиционному религиозному мировосприятию. На уровне индивидуального и массового сознания происходил тот процесс, который известный немецкий социолог и историк М. Вебер назвал «расколдовыванием мира». Речь шла прежде всего о вытеснении религии из общественной и политической сферы, объявления ее «частным делом» индивида. Однако здесь таилось и противоречие: последовательно проводимая секуляризация общественной жизни сама вторгалась в область частных верований, навязывала себя как единственно возможный образ мысли. В XIX-XX вв. существенным фактором «естественной» секуляризации было разрушение под воздействием объективных социальных процессов традиционных сообществ, общин, большой семьи, которые ранее были основной социальной базой традиционных религий.

Однако в XX в. — как никогда ранее — мощными движущими силами секуляризации выступили государственные системы (подробнее об этом ниже). Если и ранее, в XVII—XVIII вв. государства были готовы прибегать к репрессивным мерам по отношению к религиозным институтам, преследуя свои прагматические цели (например, изгнание ордена иезуитов из ряда европейских стран), то теперь речь шла не об уничтожении тех или иных религиозных институтов, а об искоренении религиозной традиции как таковой.

Для XX столетия были характерны две секуляризационные модели: американская, демонстрирующая терпимость по отношению к различным религиозным убеждениям и предлагающая религиозным институтам действовать в рамках системы свободной конкуренции, и модель, возникшая под влиянием французского Просвещения, враждебно относящаяся к публичным проявлениям религии. Эта враждебность может быть относительно мягкой, как в современной Франции, где любые религиозные действия или символы неукоснительно исключаются из политической жизни, но частная религиозность охраняется законом. Жесткий вариант французской секуляризационной модели в XX в. продемонстрировали государства коммунистического типа.

Вместе с тем XX в. показал иллюзорность порожденной эпохой Просвещения и широко распространенной в XIX столетии идеи о неизбежности полной секуляризации общества и сознания. Возникла концепция десекуляризации, которая описывает процесс возвращения религии в общественную, публичную, медийную сферу. Ее сформулировал крупный американский социолог и теоретик П. Бергер. Речь в этом случае не идет о механическом возвращении к Средневековью, к тому положению, какое религия занимала в частной и общественной жизни в ту эпоху, а о принципиально новом явлении, которое показывает жизнеспособность религии и в новых условиях модерного мира. Все более отчетливо наблюдаемые процессы десекуляризации показывают, что конфликт между рационально–научным взглядом на мир и «иррационально» — религиозным, который был характерен для рубежа XIX-XX вв., исчерпан. Общество как на частном, так и на публичном уровне готово примирить эти взгляды.

Одновременно Новейшее время демонстрировало процессы трансформации традиционных религий или отдельных религиозных практик в модерные конструкты, например, в маркер идентичности — национальной, культурной, групповой. Примером такой трансформации могут служить ситуации, когда люди, заявляющие о своем личном неверии в Бога, называют себя православными (Россия) или считают себя членами национальной церкви (Швеция), или участвуют в паломничестве к религиозно почитаемым объектам (Испания). В XX в. религии нередко оказывались вовлечены в процесс конструирования идентичности политических наций, что особенно ярко можно было наблюдать на примере государств Восточной Европы. Это, однако, вело не только к консолидации на религиозной основе, но и к включению религиозного фактора в политические и национальные конфликты. В современной историографии остается дискуссионным вопрос о соотношении тех или иных религиозных традиций (в частности, православия) и национализма. Согласно одной гипотезе, восточноевропейские Православные церкви были склонны к тому, что можно назвать «сакрализацией нации/национального государства» вследствие унаследованного из византийской традиции «цезарепапизма» (объединения в одних руках светской и церковной власти) или, в другой интерпретации, концепции «симфонии» (слияния) между церковью и