– Ля!… Кто к нам пришел!.. Пой!.. Опоздала – пой.

Я пожала плечами и негромко спела:

Когда я завела повтор про «маменьку», Тетёрка, с подозрением до этого смотревшая на меня исподлобья, наконец, узнала песню и аж взвизгнула:

– Да ты что, вообще!..

По сравнению с тем, что поют, точнее, пытаются петь иногда другие опоздавшие (песни про некрофилию, например, – есть такая модная группа, которая снимает ролики и поет исключительно про это, на русском языке), я, можно сказать, спела классику.

Но Тетёрке, скучавшей на уроке, посвященном Тютчеву, только этого и надо было.

– Плачет по тебе зона, я так и вижу тебя в робе, с номерком.

– Почему? – спросила я, нарушая свой обычный закон – не связываться, когда есть возможность. Сейчас была возможность промолчать, но я, перебудораженная невероятными событиями двух последних дней, как-то не смогла сдержаться. Или не захотела. Может быть, я становлюсь взрослой и уже не буду так осторожничать и отмалчиваться?

– Что – почему? Почему ты на зону скоро попадешь? – Тетёрка задумалась. Обычное дело – начнет говорить и потеряет нить или шутка закончится. Что дальше говорить – она не знает. Вот и сейчас Тетёрка подумала-подумала, потом открыла окно, впустила холодного воздуха, сказала: – Да!.. Хорошо!.. Читаем Тютчева вслух! Кто хочет? Что о стихах говорить? Их надо слушать!

Поскольку из шестерых девочек, пришедших сегодня на занятие, читать вслух Тютчева никто не хотел, я вышла, села на стул, который Тетёрка выдвинула вперед, и до конца занятия читала Тютчева. Не могу сказать, что это самый мой любимый поэт, но в его строках есть магическая сила, в некоторых. Как будто он сам не знал точно, о чем пишет, но слышал что-то и спешил это удержать, записать. Может быть, я все это придумываю.

За минуту до конца пары Тетёрка остановила меня:

– Все, хватит, садись! Начинаем Тургенева. К следующему занятию прочитать «Отцы и дети», кто раньше не читал. Не самое интересное чтение, конечно, но надо. Надо!!!

– Почему неинтересное? – пожала плечами я, ставя стул на место и возвращаясь за свою парту.

– Я не понимаю людей, которым больше всех нужно! – Тетёрка, искавшая в Интернете голубые платья в пол все время, пока я читала Тютчева (мне было отлично видно, что она делает), уцепилась сейчас в меня взглядом. – Тебе интересно читать Тургенева?

– Да. Очень ироничный, тонкий автор.

Пара закончилась, все девочки стали расходиться, меня Тетёрка задержала.

– Вот ты думаешь, Брусникина, что я тебя не люблю?

Я промолчала, взглянув ей в глаза и сразу отвернувшись. Смысл говорить об этом? Тетёрка хочет сейчас напиться моей крови и пойти пообедать в столовую, заесть щами из гороха. У нас есть такое блюдо в столовой – «гороховые щи». Повар у нас калмык, возможно, это национальное калмыцкое блюдо или просто его фантазия. Он готовит фантастически невкусно – удивительно, как я, воспитанная на блюдах тети Тани, нашей поварихи, любившей сочетать несочетаемое в еде, продолжаю различать вкус. Наверное, потому что я помню первые десять лет своей жизни. Мама очень вкусно готовила. Как я понимаю теперь, мы жили небогато, обычно, но у мамы хватало московской учительской зарплаты на то, чтобы покупать нормальные продукты и вкусно из них готовить.

– Я тебя, Брусникина, жалею. Понимаешь? Хочу тебе добра. Ведь о тебе некому заботиться, так?

Я подняла на нее глаза. Глаза у Тетёрки особого свойства. То ли из-за редкого цвета – оливково-зеленого, то ли оттого, что она редко мигает, они захватывают в плен, подчиняют своей воле. Поэтому лучше даже не тягаться с ней взглядами, просто отвернуться или смотреть мимо, чуть выше глаз. Я знаю, что это ее бесит, но попадать к ней в плен не хочу. Странная забота… Иногда я думаю – может быть, и хорошо, что у меня нет родственников (я считаю, что папы тоже нет). Ведь они бы пытались диктовать мне свою волю, вот как Тетёрка пытается. Мама была волевым человеком, как я сейчас понимаю, но мягким. Вряд ли бы она стала диктовать мне что-то. А вот какая-нибудь тетя, или папа, или жена папы…

– Что ты молчишь? Что ты всегда молчишь?!. Ты не представляешь, как это бесит!.. – Тетёрка хотела, видимо, взять меня за плечи и потрясти, но не решилась. Вместо этого она несколько раз резко смахнула с моих плеч что-то невидимое и отряхнула руки. – Током от тебя бьет! – пожаловалась она. – Значит, говоришь, Тургенев тебе тонким показался?

– Тонким, – кивнула я.

– Ну что ж, далеко пойдешь. Или вообще никуда не пойдешь. Кому нужны такие идеалисты? Читай-читай, увидишь, что тебе предложат, когда ты все книжки прочитаешь.

– Вы же сами преподаете литературу, – не выдержала я.

– И что? Ты знаешь, сколько я получаю? Сказать тебе? После оплаты квартиры у меня остается немногим больше, чем твое пособие по сиротству.

– У меня, кстати, отец есть, – сказала я, сама не знаю зачем. Чтобы остановить Тетёрку. Она мне не друг и никогда другом не будет. Зачем ей лезть в мою жизнь?

– Отец? – Тетёрка подняла нарисованные брови. Выглядело это страшно. Вблизи я видела пробивающиеся настоящие волоски бровей под толстыми темно-серыми полосками нанесенной на кожу краски.

– Да, отец. Не надо повторять, что я сирота. В детдоме не все сироты. Бывают другие обстоятельства.

– Говорить тебя научили в детдоме, это точно… – задумчиво прокомментировала Тетёрка. – Что, сидит?

– Нет, живет в Москве.

– А почему ты…

Я посмотрела на Тетёрку. Наверное, позиция педагога дает право спрашивать то, о чем ученик спросить не может. И стала бы она допытываться у домашних девочек о том, как живут их родители, к примеру? Вряд ли.

Я молча смотрела на Тетёрку, она – на меня. Она пыталась поймать мой взгляд, я смотрела на ее правую бровь.

– Ну, знаешь, Брусникина, есть предел… – сказала наконец Тетёрка. – Потом на меня не обижайся.

Я вышла из кабинета, понимая, что всё сделала неправильно. Но что конкретно можно было сделать по-другому, я не знала. Попросили меня спеть за опоздание – я спела, и не матерные частушки, а нормальную песню, из хорошего старого фильма… Сказали читать вслух Тютчева больше часа – я читала, пока остальные подтачивали ногти, переписывались с друзьями и заказывали по почте из Китая дешевые трусы и кофточки. Что она хотела? Забраться ко мне в душу, узнать, что там, потопать, побегать, вынюхать, высмотреть и побежать дальше, рассказывая всем, кому это совершенно неинтересно, какая на самом деле я. Какая? Я сама не знаю какая.

– У тебя есть справка на два дня прогула? – крикнула Тетёрка, выглядывая из кабинета.

Я промолчала, неопределенно кивнув, решив, что надо будет все равно сходить в больницу к тете Диляре. Может быть, мне справку выпишут там? Мне никогда не приходилось еще брать такие справки, но ведь я на самом деле сильно болела и еще не до конца выздоровела, кашляю…