– Я позвоню! – крикнул Паша, когда мы с Любой наконец зашли в подъезд общежития.

– Он тебя любит, – серьезно сообщила мне Люба. – Это уже точно.

Я молча развела окоченевшими руками.

На мое счастье внизу дежурил дядя Боря. Лены в комнате почему-то не было. Я понадеялась – вдруг она поехала к своим. Раз в месяц она ездит домой, чтобы от нее не отвыкали младшие братья, чтобы Якуп не думал, что теперь ему вообще все можно, а главное – чтобы подсыпать ему очередную порцию яда.

Я сводила Любу в душ, с трудом оттуда увела, потом напоила чаем и накормила горячей пшенной кашей. Она сказала, что никогда не ела такой каши.

– Побегаешь по городу в мороз минус семнадцать, – засмеялась я, – нагуляешь еще не такой аппетит. Ложись. – Я кивнула на свою кровать. – Только я белье поменяю. А то у меня тут люди валялись в ботинках…

Я достала из шкафа запасной комплект белья, который купила на свои деньги. Не смогла однажды устоять. Я не знала, зачем он мне – мы сдаем белье раз в две недели и получаем чистое. Но для меня это белье было как будто кусочком другого мира, в котором другая жизнь. Я ругала себя за мещанство, но ничего поделать с собой не смогла и купила.

Когда я постелила простыню светло-брусничного цвета, на нее пододеяльник с огромными бледно-розовыми цветами и положила подушку с такой же наволочкой, Люба ахнула. Представляю, что бы с ней было, если бы она попала в замок к Фросе. Надеюсь, что она туда никогда не попадет, ни в каком качестве.

Люба заснула тут же, мгновенно, только голова коснулась подушки. Я села рядом с ней, засыпая на ходу и думая, где мне лечь. С Любой рядом – узко, на полу – холодно, на Ленину кровать – не стоит, вдруг она придет. Я все-таки пристроилась в ногах у Любы, сидя. Потом ночью перелегла, обняла ее. Девочка доверчиво положила мне голову на плечо.

Это такое странное, удивительное чувство – когда ты четко понимаешь, что от тебя зависит чья-то жизнь. Я пока такого не знала.

Завтра или послезавтра я отвезу ее к нашим, она поедет в новый детдом. Будет плакать, скучать поначалу, потом привыкнет, займет там свое место. От меня зависит, будет ли она одинока. А может быть, там найдется кто-то, кто станет ее опекать.

Мысли разогнали сон. Я встала и подошла к окну. Лена так и не пришла. В общежитии было очень тихо. Четыре часа – к этому времени обычно все уже угомонились и никто еще не встал.

Луна, преследовавшая нас всю дорогу, пока мы шли, застыла теперь перед моим окном. Есть какие-то законы в мире, которых мы не знаем, самые важные, которые управляют миром. Есть какие-то тайные связи между людьми, и они-то и определяют всю нашу жизнь. Иногда связь эта появляется раньше, чем ты встречаешь человека. И ты его начинаешь искать. Можно проискать очень долго. Можно никогда не увидеть. Но всегда знать – где-то есть твой человек, только твой. Который так же ждет и ищет тебя.

Я потихоньку включила в телефоне «Адажио», стала слушать. Поправила Любе одеяло, сползшее на пол. Все-таки сделала фотографию луны – одну отдельно и вторую – себя в профиль на фоне луны. Глупо, конечно. Но очень красиво. Подумав, послала эту фотографию всем.

Паше с подписью «Если мне будет нужна твоя помощь, я тебя позову».

Виктору Сергеевичу со словами «У меня бомжи сегодня украли вашу шапку. Спасибо вам за все». Потом про бомжей стерла.

Андрею – молча.

Тете Диляре написала: «Простите, что сбежала. У меня все хорошо! Очень».

Подумала, не послать ли фотографию папе. Ведь все-таки я его дочь, даже если он меня совсем не любит. Но не стала. Я знаю, что такое нелюбовь.

Ростовцеву, моему родному дедушке, поколебавшись, отправила фото с такой пометкой: «Моему дедушке».

Сон у меня прошел окончательно. Я стояла у окна и смотрела на неподвижную, огромную, как будто мраморную луну. Белую, светящуюся, загадочную.

Древние верили, что луна и звезды определяют нашу жизнь. Я верю, что наша жизнь невероятно сложна, непредсказуема и определяется глубоко спрятанными от нас законами. Сколько бы мы ни бились, сколько бы ни высчитывали, ни искали их, сколько бы ни думали, что нашли, они ускользают, оказываются гораздо сложнее, непостижимее.

Совсем недавно я ждала весну, надеясь, что весной все переменится. До весны еще – как до этой прекрасной, яркой и холодной луны, а в моей жизни уже произошло столько перемен. Главное – я что-то поняла про саму себя, про своих близких людей, про то, что мне надо делать. Я встретила Алексея Константиновича, я нашла дедушку, своего настоящего дедушку, я отыскала в старом покосившемся доме маленькую своевольную Любу, поняв, как я нужна ей. Я встретила Андрея, с которым когда-нибудь поеду в горячие точки учить людей самому красивому, глубокому, сложному языку в мире, моему родному языку.

Как-то мне стало тревожно от собственных мыслей. Бывают такие дни, когда кажется – сегодня что-то решается, очень важное. Главное – пойти в правильную сторону. Потому что потом уже эту развилку не отыскать, не вернуться, не исправить.

Чтобы успокоиться, я немного почитала Пушкина. И, как обычно, волшебный, струящийся ритм его слов увлек меня словно в другой мир, которого не видно, но который есть. Мир, в котором живут души живых и души ушедших, мир, в котором главное – это любовь и тепло, которые мы даем друг другу, а остальное – суета и миражи.

На первой странице книги рукой Виктора Сергеевича, подарившего мне эту книгу в позапрошлом году, было написано: «Когда автор этих строк станет тебе ближе и нужнее, чем я, это будет означать, что ты повзрослела». Мой взрослый друг шутил и кокетничал. И случайно заглянул в будущее.

Вот я стою сейчас, в этом будущем, которое мгновенно становится прошлым, и не удержать, не уловить эту грань, она ускользает, она и есть – жизнь.

Январь – июль 2017 г.

Москва