Ана была кронпринцессой Кирилии, младшей сестрой императора Луки Александровича Михайлова, наследницей Кирилийской империи и ее больного, умирающего императора.

– Я вижу, ты наконец сопоставил все факты, – Тециев наблюдал за ним с интересом.

Голова Рамсона шла кругом. Но… нет.

– Это невозможно, – слабо возразил он. – Она умерла год назад. Ее казнили за государственную измену.

– Нет. Год назад я убил ныне покойного императора Александра Михайлова, – голос Тециева дрогнул. – Принцесса Анастасия… ее подставили в ту ночь. Ее обвинили в убийстве, но она сбежала и утонула еще до суда. Так гласит официальная версия.

Рамсон схватился за сердце и, тяжело дыша, смотрел на Тециева. Алхимик. В голове его звучал голос Аны, такой тревожный, когда она говорила об этом человеке. За время их путешествия Рамсон неоднократно спрашивал о нем, но Ана так и не рассказала, зачем она искала алхимика.

– Ты убил ее отца и заставил всех думать, что это сделала она?

С чувством отвращения Рамсон осознал, сколько раз он шантажировал Ану ее алхимиком, сколько раз размахивал ее добычей у нее перед носом и вынуждал ее принимать его условия. А оказывается, вот почему она его искала.

Тециев говорил с сожалением.

– Ситуация была намного сложнее.

Рамсон подумал о выборах, которые делал он сам. Ситуация всегда намного сложнее. Но это не является оправданием. И это ничего не меняет.

– Пожалуйста, выслушай меня. У нас мало времени, – в голосе Тециева слышалась мольба. – Графиня Морганья готовится свергнуть династию Михайловых. Принцесса направляется в Сальсков, чтобы ее остановить.

Тециев встал на колени перед Рамсоном.

– Я умолял Керлана позволить мне тебя вылечить. Я убеждал его, что пытки можно продлить, что тебя можно заставить дольше жить и страдать.

Но я спас тебя не без причины. Принцессе нужна помощь. Империи нужна помощь. Анастасия не справится в одиночку.

Лицо Тециева стало уверенным, в его глазах горела решительность.

– Если ты не пойдешь за ней, пойду я. Потому что на долгие годы меня лишили способности принимать решения. Но теперь я делаю свой выбор.

Он расправил свои щуплые плечи и одернул белый плащ алхимика. На его шее висел серебряный божекруг, теряющийся в складках ткани.

– Я пойду за принцессой и помогу ей.

Твой выбор, шептал тихий голос. Голос Ионы. Сердце – твой компас.

Некоторое время Рамсон уже знал, чувствовал внутри непреодолимую тягу к ней. Всякий раз, когда она улыбалась, хмурила брови, что-то говорила, она медленно и неотвратимо притягивала его к себе. И под снегопадом этот тлеющий уголек превратился в ревущее пламя, сияющее ярче, чем все остальное в его жизни. Она была стрелкой на его компасе, рассветом над пустым горизонтом, за которым столь долго гнался его корабль.

Мое сердце – мой компас.

Разум Рамсона прояснился. В темноте подвала он едва мог различить фигуру алхимика. Белые всполохи его плаща мелькнули у выхода.

– Подожди, – сказал Рамсон.

Ана открыла глаза. Вокруг – тишина, снег и звезды. Через разбитые оконные рамы избы, найденной ими с Линн, просачивался сквозняк. Разведенный в очаге огонь угас. Сквозь рваные занавески пробивался мягкий, серебристо-голубой свет, и Ана поняла, что была еще ночь. Где-то занимался далекий рассвет.

Что-то изменилось в ее ощущениях. Спустя секунду она догадалась, что вернулась сила родства.

Ана испытала прилив облегчения. Она села на импровизированной кровати, сложенной из одеял и мехов, которые они с Линн собрали в одну кучу. Девушки нигде не было видно, но негромкое ржание их лошадей, стоящих у дверей, подсказало ей, что ее спутница ушла недалеко.

Ана схватилась руками за голову. Когда возвращалась сила родства, страдало ее чувство равновесия. Это было подобно прозрению: темнота медленно рассеивалась и уступала место свету и размытым формам.

С тех пор как она покинула имение Керлана и вырвалась из лап Садова в северной тайге, прошел день. В сумерках она острее чувствовала оставшийся на языке привкус тошнотворного страха и слышала шипение Садова, доносящееся из тени.

Через пять дней твой брат отречется от престола из-за слабого здоровья и назначит Кольст графиню Морганью своим регентом.

Ана сфокусировалась. У нее оставалось четыре дня, чтобы добраться до столицы собственной империи.

Она порылась под одеялами, пока не нащупала шитую бисером сумочку, которая была привязана к ее запястью, когда Ану похитил Садов. Сейчас она была испачкана пылью и кровью, но все еще хранила последние оставшиеся у Аны вещи.

Ана вытащила огнешар и потрясла его. Внутри сферы смешались порошковые химикаты, и вскоре появилась искра, которая подожгла масло, покрывающее стекло изнутри. Свет озарил небольшое помещение. Ана поставила огнешар рядом и продолжила копаться в сумке.

Ее потрепанная и испачканная карта была на месте. Поднеся к ней огнешар, Ана нашла название деревни, мимо которой они проходили вчера, прежде чем остановиться в этой пустующей избе. Берошк.

С помощью большого пальца она измерила расстояние до Сальскова и стала считать.

Ровно четыре дня, если ехать верхом. Ее желудок сжался. Они едва успевают, нужно выезжать как можно скорее. Ана сделала неосторожное движение, и остальное содержимое сумки высыпалось на одеяло. Медник и серебряные карманные часы блестели в лучах огнешара. При виде этих предметов Ану накрыли болезненные воспоминания.

У нее была целая сумка вещей, принадлежавших людям, которых уже не вернуть, как бы она ни старалась.

Ана швырнула сумку через комнату.

За спиной открылась дверь, и в комнату ворвался холодный ветер. Повернув голову, Ана увидела Линн, прижимающую к груди заплечный мешок. На ее талии висели ножи, движения ее были точными и грациозными.

Ана отвернулась, стесняясь своих слез.

Не произнося ни слова, Линн пересекла комнату и начала собирать рассыпавшиеся вещи и аккуратно складывать их обратно в сумку. Линн взглянула на Ану и остановилась.

– Кажется, ты ими дорожишь, – сказала она.

Ана вытерла слезы, прекращая заглядывать в темный колодец своего горя.

– Какой смысл хранить эти вещи, если людей, которым они принадлежали, больше нет?

Линн положила сумочку у вороха одеял, в котором сидела Ана.

– Знаешь, что я поняла?

– Что?

– Только потеряв, мы начинаем осознавать настоящую ценность вещей, – шурша одеждами, Линн присела рядом с Аной и взяла ее за руки. – Мы ничего не можем сделать, кроме как продолжить жить дальше, день за днем. Они помнят о нас, а мы вдыхаем воздух, который они уже не могут вдохнуть, ощущаем тепло солнца, которое они уже не почувствуют.