Мое сердце встало мне поперек горла. Пенн готов отказаться от стипендии, чтобы найти меня? Это сумасшествие. Я хожу туда-сюда по балкону, всего в нескольких метрах от них, они не могут заметить меня отсюда из-за острого угла, и тру лицо.

Что делать? Что сказать?

– Ты собираешься разрушить свою жизнь ради девушки, которой ты не нужен, – говорит папа, и это звучит словно выстрел в спину. Потому что мне нужен он. Я нуждаюсь в Пенне больше, чем в следующем вдохе. Но я не знаю, достаточно ли я хороша для него, я не могу рисковать и причинять ему боль снова. Но, кажется, он и так испытывает сильнейшую боль, как и я.

Пенн хмуро смеется:

– Знаете что? Есть одна разница между вами и мной: Мелоди сказала «да», а Дарья сказала «нет». Но вы, Джейми, вы сделали то же самое.

Я попросила Мелоди приехать ко мне на этих выходных. Она решила не откладывать до пятницы и уже в четверг, возвращаясь со школы, я обнаружила ее на своей кухне. Она готовила мой любимый пирог с курицей, дизайнерская сумка с вещами валялась на обеденном столе, на телефоне играла любимая песня «Maniac» от Flashdance. Когда я была совсем маленькая, мы часто танцевали под нее как два психа.

Когда она замечает, как я вхожу в комнату, прекращает все занятия, выпрямляет позвоночник и вытирает капли томатного соуса о фартук. Я останавливаюсь на пороге и впервые за долгие годы вижу ее той, кем она является на самом деле.

Матерью, которая отчаянно пытается воссоединиться со своей дочерью, но не знает как, потому что они обе совершили слишком много ошибок.

– Что не так, милая? Все нормально?

Нет. Нет. Я слишком часто причиняла ей боль за все эти годы, не общалась, боялась, ревновала, и сейчас мы больше похожи на двух незнакомцев, запертых в одном доме. Я вхожу в кухню и становлюсь прямо перед ней, роняя рюкзак, прямо как в тот день, когда вошла Виа и обокрала меня.

В этот раз Мелоди никого больше не ищет.

Она замечает меня.

– Родители формируют нас, – начинаю я, скользя пальцами по граниту столешницы. – Ты, Мелоди, на половине пути потеряла весь интерес ко мне и начала заниматься другим проектом. Тем, у которого есть потенциал быть безупречным. Ее имя – Виа, и хотя я всегда была слишком ревнива ко многим вещам, моя зависть к Сильвии Скалли поглощала меня. Хочешь знать почему, Мел? Ты смотрела на нее так, как я желала, чтобы ты смотрела на меня. Как будто она была уже полностью сформированная личность, идеальная наработка, а я была просто чистым холстом, натянутым на деревянную раму. Но я не видела всей картины. Не знала, откуда берутся ее модные вещи. Я не понимала, почему ей все сходило с рук, когда она появлялась в неподходящей одежде для занятий, хотя других ты ругала. Не понимала, почему ты покупаешь любимые энергетические батончики для нее, зачем ты брала ее на неделю в Лондон или почему для тебя это было так важно, чтобы она побывала там.

Слеза появилась в уголке ее глаз, как отражение того, что творится у нее в голове. Сейчас я четко вижу то, чего у меня никогда не было, – Мелоди Фоллоуил. Не опытную балерину и прекрасного преподавателя, а простую девушку, такую же, как и я, – изо всех сил старающуюся делать правильные вещи для своей семьи.

– Когда Виа исчезла и я поняла, что это из-за меня, я посчитала, что больше не заслуживаю твоей любви. Вы давали мне ее в любом случае, хоть и редко. Мы отдалялись друг от друга, на пару дюймов каждый год, до первого семестра выпускного класса. Я чувствовала себя так, будто вы специально делаете что-то, чтобы ранить меня. Подразнить меня, насколько я плоха.

Мелоди покачала головой, прижимая руки ко рту.

– Никогда. Я была растерянна, я не знала, как достучаться до тебя. Я ждала, пока ты возьмешь себя в руки. Иногда, я пыталась поговорить с тобой, быть покорной и напуганной собственной дочерью, а потом я злилась и расстраивалась, потеряв терпение. Как-то раз, поняв, насколько я плоха, я просто позволила всему плыть по течению. И когда это случилось, то я заметила ваши взаимоотношения с отцом, и я наконец поняла, насколько я люблю своего мужа и что такое быть вами. Я не просто завидовала, милая, я была в абсолютной ярости.

Я никогда не любила Вию больше, чем тебя. Ты всегда была моей сильнейшей, естественной любовью. Но Сильвиа нуждалась в помощи. Она была бедная, униженная, брошенная, а я ничего не могла поделать, так как знала, что если я вмешаюсь, то для нее все станет только хуже. Единственное, как я могла ей помочь, покупая ей вещи, еду и оказывая поддержку. Я поэтому и пыталась устроить ее в Королевскую академию балета. Я не обращала внимания на ее слабости не потому, что была очарована ею, – просто кто-то должен был это делать. Я привела Пенна и Вию, не посоветовавшись с вами, девочки, и это была моя величайшая ошибка. Я была слишком сосредоточена на попытке искупить вину. Когда она исчезла, я едва замечала, что затаптываю свою дочь. Мне очень жаль, что ты чувствовала себя недостойной из-за меня. Мне всегда было сложно выражать свои чувства, думаю, что ты унаследовала это от меня. Я научила тебя жестокости, думая, что ты на самом деле такая. И когда ты стала хороша в этом, я купилась.

Я засмеялась сквозь слезы, качая головой и вытирая их.

– Ты реально хотела, чтобы я не становилась балериной.

– Только потому, что я не хотела, чтобы ты ощущала на себе то давление, которое я испытывала в детстве. Ты всегда была собой.

– Ложь. – Я фыркаю, закатывая глаза, что вызывает еще больше слез.

Она качает головой и смеется, и этот звук вырывается из ее груди с облегчением.

– Ох, Маркс, ты издеваешься? Ты всегда была прекрасной. Я замечала, что ты становишься все больше и больше неуверенной, но не понимала, из-за меня это или Вии. Я думала, что ты просто заскучала и устала.

– Заскучала и устала! – завизжала я. – Мама, да я просто чертовски устала!

Мы перестали смеяться. И плакать. И дышать. Глаза Мел стали шире, и мы обе посмотрели друг на друга с радостью, смешанной с удивлением. И благодарностью. С очень сильной благодарностью.

– Ты назвала меня мамой.

– Да. – Я запнулась. – Да. Ты и есть моя мама.

Мы столкнулись в объятиях, свободных от яда растерянности, непонимания и молчания. Чем больше времени я провожу в ее руках, тем глубже становится мое дыхание. Мы стоим на кухне около двадцати или тридцати минут. Пока мои руки и ноги не заболели из-за странного положения в течение долгого времени.

– Мама? – Я заговорила первая.

– Да, милая? – Я слышу радость в ее голосе, и она заставляет мое сердце трепетать.

– Думаю, что куриный пирог готов.