– Люси! – снова прошептал он.

Она приложила свои влажные губы к его губам и тихо продолжала лежать, на мгновение забыв о своем измученном теле, в котором бесшумно, словно призраки, разрастались щупальца рака.

Керн и Рут медленно брели по Елисейским полям. Наступил вечер. Зажглись огни витрин, кафе были переполнены, горели световые рекламы, а на фоне ясного, даже по ночам серебристого воздуха Парижа, словно врата на небеса, возвышалась темная громада Триумфальной арки.

– Взгляни-ка туда, направо! – сказал Керн. – Вазер и Розенфельд.

Перед огромными витринами компании «Дженерал Моторс» стояли двое молодых бедно одетых людей. Оба были без пальто, только в лоснящихся старых костюмах. Они так оживленно спорили друг с другом, что довольно долго не замечали Керна и Рут, остановивших рядом с ними. Оба жили в отеле «Верден». Коммунист Вазер был техником, Розенфельд – сыном банкира из Франкфурта. Семья Розенфельда жила на третьем этаже. Оба были автофанатиками, и у обоих почти никогда не было денег.

– Розенфельд, – умоляющим тоном говорил Вазер, – будьте объективным хоть на минутку. Согласен, для пожилых людей «кадиллак» хорош. Ну, а чем вам понравился шестнадцатицилиндровый? Он сосет бензин, как корова воду, а ходит не быстрее.

Розенфельд покачал головой. Словно завороженный, он уставился на освещенную дневным светом витрину, где был выставлен огромный черный «кадиллак», вращающийся на диске, ввинченном в пол.

– Ну и пусть пожирает бензин! – взволнованно ответил он. – Пусть пожирает даже бочками! Ведь дело не в этом! Вы только взгляните, какие там удобства внутри! Кроме того, надежен и прочен, как танк.

– Розенфельд, это аргументы для страхования жизни, а не для машины! – Вазер показал на соседнюю витрину, принадлежавшую военному представительству. – Вы только взгляните! Вот это класс! Только четыре цилиндра! Нервная низенькая бестия, но, когда сядешь за руль, она – как пантера. Сможет даже пробить стену дома, если вы захотите!

– Я не собираюсь пробивать стены. Я просто хочу съездить на коктейль в «Риц», – непоколебимо заявил Розенфельд.

Но Вазер не обратил внимания на его слова.

– Какие линии! – продолжал восторгаться он. – Какая низкая посадка! Как стрела! Как молния!.. Восьмицилиндровый мне кажется слишком громоздким. А эта машина – просто мечта! Какая скорость!

Розенфельд разразился оскорбительным хохотом.

– А как же вы поместитесь в этот детский гробик, Вазер? Ведь эта машина

– для лилипутов. Вы только представьте себе: рядом с вами – красивая женщина в длинном вечернем платье, возможно, даже из парчи, обшитом золотом, или в платье с блестками и с дорогим мехом. Вы выходите из «Максима», стоит декабрь, на улице снег, грязь, а у вас – этот ходячий радиоприемник! Вы что, хотите оказаться посмешищем?

Вазер покраснел.

– Все это – мысли капиталиста, Розенфельд! Умоляю вас, мечтайте уж тогда не о машине, а о паровозе! И что вам могло понравиться в этом мамонте? Это – машина для коммерции советников. А вы ведь еще молодой человек. И если вы уж хотите обязательно иметь что-то громоздкое, то возьмите «деланей»; он красив и легко берет сто шестьдесят километров.

– «Деланей»? – Розенфельд презрительно засопел. – Свечи заливает каждую минуту… Вы это имели в виду?

– Ничего подобного не будет, если вы будете правильно ездить. Ягуар! Снаряд! Пьянит от одного лишь звука мотора! Ну, а если вы хотите вообще что-нибудь сказочное, то возьмите новый «супертальбо»! Сто восемьдесят километров! Играючи! И тогда у вас действительно будет машина!

Розенфельд завизжал от возмущения.

– «Тальбо»! Да, тогда у меня действительно будет машина!.. Такую я не возьму даже в подарок. Она так сложна, что сразу же сварится в уличном котле… Нет, Вазер, я верен «кадиллаку». – Он снова повернулся к витрине «Дженерал Моторс». – Вы только посмотрите, какое качество! Пять лет не нужно будет поднимать капота. Комфорт, дорогой Вазер, он только у американцев. Мотор покорный и бесшумный. Вы его вообще не замечаете!

– Но, послушайте! – вскипел Вазер. – Я как раз и хочу слышать шум мотора! Это же музыка, когда идет такая махина!

– В таком случае купите себе трактор! Он создаст вам еще больше грохоту!

Вазер уставился на Розенфельда.

– Послушайте, – сказал он тихо, но с трудом сдерживая себя, – я предлагаю вам компромисс. Возьмите «мерседес-компрессор»! Тяжелый и породистый! Согласны?

Розенфельд высокомерно махнул рукой.

– Не для меня! И не стоит стараться. «Кадиллак» или вообще ничего! – И он снова вперил взгляд в огромную элегантную машину, которая стояла на вращающемся диске и отливала черным блеском.

Вазер в отчаянии оглянулся и увидел Керна и Рут.

– Послушайте, Керн, обратился он к юноше, – если бы вам пришлось выбирать между «кадиллаком» и новым «тальбо», то что бы вы взяли? Наверняка «тальбо», не правда ли?

Розенфельд обернулся.

– Конечно, «кадиллак», в этом нет сомнения!

Керн усмехнулся.

– Я бы удовольствовался и маленьким «ситроеном».

– «Ситроеном»? – Оба автоэнтузиаста взглянули на него, как на паршивую овцу…

– Или велосипедом, – добавил Керн.

Оба специалиста обменялись быстрым взглядом.

– Ах, вот оно что! – наконец произнес Розенфельд, совершенно остыв. – Вы не разбираетесь в машинах, не так ли?

– Наверное, и в автоспорте – тоже? – добавил Вазер с неповторимым презрением. – Разумеется, существуют да-же такие люди, которые коллекционируют марки!

– Вы попали в самую точку, – с улыбкой поддержал его Керн. – Я как раз этим и занимаюсь. Особенно негашеными…

– В таком случае просим нас извинить! – Розенфельд поднял воротник пиджака. – Пойдемте, Вазер, взглянем еще да новые модели «альфа-ромео» и «испано» на той стороне.

И оба, примиренные невежеством Керна, удалились в своих лоснящихся костюмах, чтобы поспорить о достоинствах гоночных автомобилей. У них было время – не имея денег, они могли не торопиться к ужину.

Керн с довольным видом посмотрел им вслед.

– Человек – это чудо, Рут! Правда?

Девушка рассмеялась.

Керн никак не мог найти работу. Он везде предлагал свои услуги, но нигде не мог устроиться даже за двадцать франков в день. Деньги, которые у них были, через две недели кончились. Рут удалось получить маленькую поддержку от еврейского комитета помощи, а Керну – от смешанного еврейско-христианского. В неделю они набирали около пятидесяти франков. Керн переговорил с хозяйкой отеля и выторговал за эту сумму, кроме комнат, право получать по утрам немного кофе с хлебом.

Он продал свое пальто, чемодан и все вещи, оставшиеся от Поцлоха. После этого они взялись за вещи Рут – кольцо ее матери, платья и тоненький золотой браслет. Они не очень горевали, что им пришлось расстаться с этими вещами. Они жили в Париже, и этого им было достаточно. Они надеялись на завтрашний день и чувствовали себя в безопасности. В городе, который в течение целого столетия впитывал в себя эмигрантов, господствовал дух терпимости. В нем можно было умереть с голода, но людей там преследовали только по мере необходимости.