— Но тебе же нравятся, — удивился он.

— И что?! Медвежонок, нам нужно экономить наш бюджет.

— Я могу себе это позволить, — рассмеялся Фил.

— А я не могу! Боже, они ведь будут потом стоять просто так… Мне жалко денег. Даже если я начну рыдать горькими слезами и облизывать витрину, ничего не покупай! Понял?

— Понял, — кивнул Фил. Но все равно купил ей камеру, на которую она засмотрелась. Только украдкой. Нелли этого не видела — в это время искала в телефоне, где находится ближайший ленточный суши-бар. Ночью Фил положил подарок на прикроватную тумбочку рядом с ее телефоном, чтобы с утра порадовать. Он думал, Нелли будет смеяться, когда встанет, — от радости, разумеется. А она расплакалась. Подбежала к нему, ударила кулачком в плечо, обняла и уткнулась лицом в грудь.

— Почему ты со мной такой добрый? — прошептала девушка, не в силах сдерживать эмоции.

— Потому что я хочу сделать тебя счастливой, — ответил Фил. Надо было сказать: «Потому что я тебя люблю», — но он не смог. Еще ни разу не признавался Нелли в любви. Он вообще боялся этих слов — не потому, что не хотел брать на себя ответственность за них, а потому, что долгое время жил без этого чувства — даже по отношению к себе. Ему нужно было набраться храбрости, чтобы сказать это. Про себя Фил усмехался — он был взрослым, и состоявшимся, имел и деньги, и популярность, и женщин у него было очень много, а боялся таких простых слов. Это смешило его, и в то же время злило.

В один из последних дней они вместе со Светой и ее мужем отправились на колоритную Гинзу — центральную улицу со множеством брендовых магазинов, чьи неоновые вывески были видны издалека. А после вдвоем поехали в парк Уэно — на днях Метеорологическое агентство Японии объявило о полном расцвете сакуры, и им хотелось полюбоваться ею.

Народу на широких аллеях парка, вдоль которых росли сакуры, было много. Всем хотелось полюбоваться цветением: и японцам, и многочисленным туристам, а этот парк был одним из лучших мест для ханами. Казалось, что на деревья опустились воздушные бледно-розовые облака и застыли прямо над головами, закрывая небо.

Постепенно темнело, и включилась нежная иллюминация. Это было так красиво, что Нелли не замечала толп людей и тех, кто сидел на под ними, устроив на клеенках пикник — как сказала Света, это была этакая японская традиция. Нелли просто брела вместе с Филом по этим прекрасным вишневым аллеям и счастливо улыбалась, чувствуя тепло его руки. Ей нравилось быть частью этой шумной толпы, нравилось наблюдать за цветением, нравилось быть в этом моменте. Здесь и сейчас. С ним.

Они остановились неподалеку от пруда, рядом с ограждением.

— О чем они думают? Все эти люди? — спросила Нелли, разглядывая улыбающиеся лица.

— Не знаю. Наверное, о прекрасном, — ответил Фил и чуть сильней сжал ее пальцы. — Я думаю о тебе.

Девушка повернулась к нему. Ее глаза, скулы, губы — все это казалось ему чудесным.

— Что именно думаешь? — в ее голосе была нежность.

И тогда он решился. Почему бы не признаться в этом в таком нежном месте, красота которого скоротечна?

— Что очень тебя люблю, — тихо сказал Фил.

— Что? — не расслышала Нелли, опустив ресницы.

— Что люблю тебя, — повторил он.

— Не слышу…

— Я. Тебя. Люблю! — громко сказал Фил, а она рассмеялась и словно в смущении на несколько секунд прикрыла лицо ладонями, что показалось ему безумно милым. Ее улыбка была столь заразительной, что ему тоже хотелось улыбаться.

— Что ты на меня так смотришь? — игриво спросила Нелли.

— Вообще-то, я жду ответа, — нахмурился он, чувствуя себя дураком.

— Какого? — Ее глаза искрились.

— А как ты думаешь? — прищурился Фил, положив руки на ее талию.

— Не знаю…

— Я признался тебе в любви, — заметил он.

— Я помню, медвежонок, — хихикнула она и снова прикрыла губы.

— А сказать в ответ ничего не хочешь?

— Это так мило, — сжала она пальцы в замок на груди, а после взлохматила его волосы. — Ты признался в любви во время ханами… Боже, это безумно мило! Ты у меня такой замечательный!

— Нэл, это не то, что я хочу слышать, — вздохнул он.

— Тебе не нравится, что я хвалю тебя? — сделала Нелли вид, что удивлена.

— Нравится. Но еще больше мне понравится, если ты скажешь, что тоже меня любишь.

— Тебе хочется взаимности?

— Нэл! Ты издеваешься? — он начал терять терпение.

Нелли посерьезнела.

— Нет, нисколько, медвежонок.

— Тогда… Ты ничего ко мне не чувствуешь? — прямо спросил Фил, вдруг почувствовав страх. А если она отвергнет его? А если он сделал что-то не так, и здесь, в Японии, она поняла, что он не нужен ей? А если…

«Если» было слишком много. Они прожигали сердце, били под дых, заставляя чувствовать нехватку кислорода.

— Вот глупенький… На свадьбе Кати я говорила тебе, что ты мне нравишься, — ответила Нелли. — В той подсобке после концерта — что влюблена в тебя. А потом я написала тебе сообщение — то, длинное, помнишь? И там я писала, что очень тебя люблю. Я трижды открывала тебе свое сердце — все больше и больше. Думаешь, что теперь я ничего не чувствую?

— Тогда почему ничего мне не отвечаешь? — сдвинул он к переносице брови.

— Просто хочу поиздеваться немножко над своим мишкой, — хихикнула Нелли и потрепала его за щеку. А после, глядя прямо в его глаза, громко и отчетливо сказала:

— Филипп Демин. Я любила тебя, люблю и буду любить всегда.

Она положила руки на его плечи и поднялась на носочки, чтобы коснуться его губ своими.

Подул ветер, и нежные лепестки сакуры взмыли в воздух. Один из них оказался в волосах Нелли, но ни она, ни Фил этого не заметили. Они целовались.

Полтора года спустя

Стадион был заполнен до отказа — «На краю» в очередной раз собрали огромное количество поклонников, уже не в Москве, а в Питере. Неистово гремела музыка, сверкали софиты, а песни подхватывал хор из десятков тысяч голосов. Музыканты выкладывались на все сто, и люди, пришедшие на концерт, чувствовали это.

У солиста с пепельными волосами была сумасшедшая энергетика — казалось, он зажигает своим мощным, «темным» голосом каждого, контролирует любого, кто оказался на стадионе. Впрочем, это удавалось не только ему одному. Когда в центре сцены оказался гитарист и начал исполнять соло, стадион замер — словно был загипнотизирован его музыкой. На экранах транслировалось его сосредоточенное лицо и пальцы, извлекающие чистый пронзительный звук, который был словно пуля — пронзал сердца тех, кто слушал его. В какой-то момент стадион не выдержал — взорвался от восторга и переполняющего драйва. И Филу, закончившему играть, пришлось успокаивать его.