Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что? – спросил Симон.
Он стоял ближе всех. Остальные сгрудились за спиной старца, боясь подойти к умирающему. Сдерживали стоны, со свистом втягивали воздух; наклонившись, сгребали в ладонь еще теплую влагу с пола – и брызгали на ошпаренные щеки и лбы. Лунное молоко, впитав морозное дыхание зимы, текло из световых колодцев на жалкую кучку людей. Королева ночи, равнодушная к страданиям смертных, и та желала помочь беднягам. Издыхая, ледяной гигант все же достал беглецов – их обварило паром, заполнившим пещеру.
– Гордыня…
Под глазом Амброза билась синяя жилка.
– Я родился гордецом. Н'Ганга поощрял это. Он думал, что я тоже откажусь от тела. Что гордыня победит… Я захочу превзойти его, и откажусь… Он ошибся. Я хотел, правда, хотел – и передумал. Гордыня не позволила мне идти путем учителя. Своим, только своим… Я любил радости тела. Симон! Спроси: жаль ли мне умирать?
– Тебе жаль умирать? – тихо спросил Пламенный.
– Нет! Теперь спроси: лгу ли я?
– Ты лжешь, – вздохнул Симон.
– Нет! Гордыня… Она еще кипит во мне. Я сковал Талелову дрянь. Я дрался с тремя Обликами. Ты слышишь это «я»?! Я, Амброз Держидерево… Гордыня, будь она проклята!..
– Бредит, – сказал Симон, обращаясь к Циклопу.
Выгнувшись дугой, Амброз ударился затылком о базальт:
– Не говори! Не говори при мне так, будто я уже умер! Слышишь? Это голос гордыни… Говори, что хочешь, Симон. Я справлюсь, я не буду кричать на тебя. Помнишь, в День Поминовения? Я требовал от Циклопа, чтобы он превратил камень в камень… Гордыня! Я не сомневался, что справлюсь с напастью, погубившей Красотку! Обуздаю, укрощу; заставлю служить мне. Я, великий Амброз! Амброз Держидерево! И что же? Янтарь в диадеме погубил меня. Наградил болезнью, от которой нет лекарств…
Маг замолчал, сдерживая стон. В тишине, сковавшей пещеру, были слышны только рыдания Натана. Стоя на коленях над мертвым пони, изменник обеими руками затыкал себе рот. Он изо всех сил старался не привлекать внимание к своему горю, и всё равно – слезы текли по щекам парня, а реквием несчастному Тугодуму звучал громче с каждой минутой. В суматохе битвы, спеша укрыться за постаментом, Натан не сообразил отвязать пони. Остальным же было не до животного.
– Я хотел отнять Око Митры у Инес, – свистящим шепотом продолжил Амброз. – Отнять силой! Я знал, что сильнее; я радовался этому! И получил шило в печень… Эй, щенок! Помнишь, как ударил шилом великого Амброза?
Помню, кивнул Циклоп.
– Вчера, у башни, я думал, что ты по-прежнему щенок. Гордыня! Я был уверен, что справлюсь с тобой, как двадцать лет назад был уверен, что справлюсь с Инес… Щенок вырос в матерого волка. Шило отрастило ядовитые зубцы. А великий Амброз испытал великий позор… Я полагал, что короли не обойдутся без моих услуг. Обошлись! Принесите во дворец мою голову – вас щедро наградят… Я избил тебя, Симон. Избил, как пьяный кузнец – соседа-старика. Победил ли я? Нет! Газаль еле сдержался, чтоб не плюнуть мне в глаза. Осмунд отвернулся от меня. Тобиас, мошенник! Даже Тобиас смотрел на меня, как на собачье дерьмо. И так – раз за разом… Гордыня нашептывала мне, и я шагал, как вол на бойню. Сдохни! Сдохни, тварь! Как же я рад, что ты сдохнешь вместе со мной…
– Как ты нашел их? – спросил Симон.
Мрачней ночи, он слушал исповедь Амброза и кусал губы. Судя о всему, старец тоже не был чужд гордыни.
– Я – ладно, я поставил Циклопу метку. А ты?
– Наклонись, – велел Амброз.
И, когда Симон присел рядом с ним на корточки, радостно оскалился в лицо Пламенному:
– Не скажу!
– Гордыня, – с пониманием кивнул Симон.
Амброз расхохотался. Было видно, что смех причиняет ему ужасную боль.
– Убей меня, – попросил он. – Не могу больше.
Не говоря ни слова, Симон протянул руку к голове умирающего.
– Нет!
Рука остановилась.
– Я сам… Я – Амброз Держидерево!
Корень, росший из левой ноги Амброза, почернел. По нему прошла слабая волна. Что-то, чему нет названия на языках человеческих, влилось в обожженного мага. Черты Амброза разгладились; боль оставила его. Кожа на скулах натянулась, сделалась пепельной. Свет луны отражался в каплях пота жидким серебром. Маг лег на спину, глядя вверх, в отверстия на куполе.
– Гордыня, – вздохнул он. – Куда ж я без нее…
Пальцы Симона закрыли мертвецу глаза.
Циклоп вышел вперед и встал над остывающим телом. Он держался очень прямо; так ведут себя люди, знающие, что их силам есть предел, и предел этот давно пройден. Складки на его лице налились темной киноварью горных разломов. Глаза слезились; в уголках, возле переносицы, скопились комочки бледно-желтого гноя. Во лбу Циклопа мерцал рубин. Сейчас Око Митры было таким, каким хранилось оно в подземельях Шаннурана. В тусклом освещении камень напоминал сгусток запекшейся крови. Циклоп прикоснулся к «третьему глазу» с двух сторон, словно желал выдавить его наружу.
– Смотри, Инес, – шепнул он. – Если можешь, смотри…
В рубине мелькнула желтая искорка.
– Он был твоим мужем. Попрощайся с ним; прости за все…
Вторая искорка. Третья.
– Вряд ли у тебя будет другая возможность…
Желтизна затопила камень. В нее плеснули меду: темного, гречишного. Если правда, что золотистый топаз нельзя носить без отдыха, иначе сделаешься одержимым – Циклоп испил эту правду полной чашей. Ладони его, побелев, сжали виски; лицо – карту окрестностей Шаннурана – исковеркала болезненная гримаса. Вокруг Ока Митры набухала оплетка из вздувшихся жил. Нити превращались в червей, черви – в змей.
– Это моя башня, – сказал Циклоп женским голосом.
И заорал, как сумасшедший:
– Это моя башня! Вон отсюда!
Эхо крика заметалось от стены к стене. Взлетело под своды, стаей летучих мышей кинулось врассыпную; снежной лавиной пало на каменного дракона:
– Моя! Моя башня!
Циклоп менялся. Запястья истончились, талия стала у́же, бедра – шире. По плечам рассыпались густые рыжие кудри. Волна волос упала на лоб, скрыв «третий глаз». Верхняя часть головы распухала, делалась внешним мозгом; локоны шевелились кублом гадюк. И надрывался женский, изящно очерченный рот на грубом мужском лице:
– Убирайтесь! Это моя башня!
Как ни странно, первым успел Натан. Пока все, включая Симона, пятились от буйствующего сына Черной Вдовы, не зная, что делать, изменник бросился к Циклопу:
– Вам плохо? Душно? Я вас вынесу наружу…
– Моя башня! – рявкнул на него Циклоп.
– Ваша, ваша… Вы только не помирайте, ладно?
– Моя!
– Может, водички?